составлено задолго до кампании. Враг знал каждый шаг и всего лишь наблюдал, желая потешить собственную прозорливость.
Письмо было пропитано вычурно-издевательским тоном и звучало так:
– Уважаемый маршал Кербент! Не соблаговолите ли вы уделить хоть толику внимания, чтобы прочесть ниже изложенный текст не ради времяпровождения, а токмо чтобы выслушать меня, мою точку зрению, мой взгляд на сию ситуацию, сложившуюся не по воле случая, а по воле людей нам хорошо известных и высоко почитаемых. Хотелось бы мне в первых строчках, не лукавя, не прибегая к оборотам речи красноречивым приступить к изложению, а изложить желалось бы многое, ибо многое накопилось с того давнего времени, когда наши королевства провели границу и обнажили мечи и натянули луки друг против друга. Ополчившись и озлившись мы совершенно забыли о сути вещей, о сути события того дня, послужившего поводом к вражде. И, казалось бы, достопочтенный маршал Кербент, время залечило бы раны, и сие справедливо во всех случаях, если бы не одно маленькое условие, соблюдение которого помогло бы забыть вражду на веки вечные, и условие это нам, да и не только нам, а всем, известно: не бередить ран. Но, то ли Двуликому, то ли силам иным захотелось свершить иначе и судьба королевств Лиргийского и Вертранского изменилась, и стезя направила народы в русло иное, однако ж, хочу вас заверить немедленно, силы потусторонние здесь ни причем и, считаю, длани Двуликого здесь нет, да и не может быть, ибо сие дела людские. Люди виноваты в том, что раны не заживают, и вражда длиться уже без малого тридцать лет, порой затухая, но, не исчезая полностью. Мы раны бередим – в это я верил, но не до конца, и до вчерашнего дня думал о том, что ошибаюсь, что слухи слухами, новости новостями, и есть повод для неверного толкования, не может противостояние длиться вечно, не могут люди бередить старые раны, но вчера все изменилось. Вчера, многоуважаемый маршал Кербент, ваша разведка заставила обеспокоиться наш отряд, заставила привести силы в боевую готовность, а меня поверить в то, что людям почему-то свойственно тревожить собственные раны. Странно сие, но свершившееся убедило в ином. Вчера я поверил в желание людей тревожить раны, я убедился, что не дадут вертранцы спокойствия никому, даже себе, но главное они не дадут спокойно заглушить вражду, забыть о ней и не дадут жить с новыми силами и чистым умом и сердцем. Я не знаю, каковыми окажутся причины, что подвигли вас выдвинуть отряд на нашу территорию, но признаюсь честно, маршал Кербент, не волнуют меня сии причины, я лишь смотрел за следствиями, а они явно указали на то, что вертранцы не желают забыть о конфликте, не желают, чтобы раны вражды затянулись, посему следует поставить точку не только в этом послании, но и в старой войне. То место в лесной чаще, где встретились наши отряды, станет местом, где, я надеюсь и уповаю на Двуликого, будет поставлена точка. Рядом с той чащей есть поле, известное всем, и я предлагаю сие место для новой встречи. Надеюсь, вы не станете возражать и согласитесь, я готов пойти на уступки и назначить именно вас инициатором