Причем здесь альтернативный выбор, и о чем хотят рассказать ему фрагменты из чужеродной антиутопии. О чем всё это? Неужели лишь для того, чтобы появился он, – тот, кого, все вовлеченные в процесс, именует мертвецом.
3
Елисеев тяжело дышал, несколько раз перевернулся с боку на бок, не открывая глаз. Прошла минута, цельное предложение, произнесенное на неведомом языке, нарушило пространство притихшей комнаты. Мертвец спокойно сидел, безразлично наблюдая за Елисеевым.
Два раза до этого, сейчас в третий, Елисеев имел возможность лицезреть необычное создание, которое даже отдалено, не имело ничего общего с тем, что находилось вокруг него. И оставалось удивляться тому, почему люди, находящиеся рядом, которые обязаны были обратить свое внимание на явление монстра, этого не делали. Они просто не видели, смотрели в его направлении, проходили мимо, быстро исчезали. А он нахально сопровождал взглядом некоторых из них, кажется, старался запомнить или это лишь виделось Елисееву. Ведь он без всяких помех мог разглядеть чужака, запомнить настолько, что теперь точно знал: никогда ему не удастся избавиться от того, что видит сейчас, стоя всего в двух метрах, видя, как монстр бросает на землю бездыханное тело молодой девушки, прямо на асфальт, рядом с потоком грязной воды, стремящейся к вмонтированной в поверхность дорожного покрытия решетке.
Мертвец был высок ростом, широк в плечах. И если увидеть его со спины, то он ничем не отличался от обычного, очень крупного мужчины. Наглого, уверенного в себе, с хозяйской поступью, но всё же обыкновенного, на такого, каких хватает. А вот если в профиль. Еще хуже, если смотреть прямо, глянуть глаза в глаза. С расстояния тех же двух метров, которые сейчас отделяли Елисеева от явившегося на антиутопический перекресток мертвеца. Лицо, не скрывающее жуткой синевы. Нос, что лишь половина. То же самое о лбе, обрезанном, слишком узком. Кто захотел постараться, но не тронул волос, похожих на паклю. Серую, сгнившую, выглядящую хуже, чем любая имитация. Такого произвести специально было нельзя, а рта и вовсе было не разглядеть. Губы, если и были, то казались лишними. Поэтому, вперед выпирала массивная челюсть, которая наваливалась на такой же огромный подбородок. Но главное – глаза. Что можно было в них увидеть, и нужно ли было.
Чернота, без примеси красного. Только пропасть, в которой даже лёд перестал существовать, как физическое тело, превратившись во что-то большее, куда более холодное, умноженное на время. Представить сложно, лучше оценить. Но постойте, для этого необходима минута, а самое большее, что можно получить – это несколько секунд. Убрав всякую вероятность умножения, и именно от этого глаза мертвеца становились всем, в течение мгновения. Сильнее и четче определяли облик. Прятали за собой колоссальные параметры физической силы. И совсем в бледное пятно, во что-то неразличимое превращалась, сливающееся общим мраком, темное одеяние мертвеца.
Часы