на ноги. «Саша!» – крикнул я. Она обернулась, узнала меня, помахала рукой. И я помахал рукавицами. Я был счастлив. Она меня увидела загорелым, в рабочей одежде, на бегущей платформе! Я стоял, широко расставив ноги, тёплый ветер трепал волосы, я был горд собою, своей грязной одеждой, своими мозолями, тем, что на каникулах не бездельничаю, а работаю наравне со взрослыми, что я такой бывалый…
Сарафан исчез, а я стоял и ощущал, что платформа бежит не по станции, а по планете, и верил, что жизнь у меня непременно сложится и всё в ней будет прекрасно.
В цехе пахло раскалённым металлом и маслом. Володька, ссутулившись, стоял у станка в чёрной спецовке. Увидев меня, выключил станок, снял защитные очки, вытряхнул из усов синюю стружку.
– Здоро́во! – протянул грязную руку. – В отпуске?
– Да, – сказал я.
– Как дела?
– До сегодняшнего дня неплохо.
– Ну да…
– Как ты?
– По-старому.
– Как батя?
– Скрипит. Видеть стал хуже, но держится.
– Квартиру ещё не получил?
– А… У нас же квартиры перед пенсией получают.
На Володькином подбородке, несмотря на загар, отчётливо был виден рваный шрам. Это был памятный след. Нам надо было бы разделить его на двоих. Мы тогда работали монтёрами пути. Однажды, во время обеденного перерыва, забравшись на черешню, стали набивать ягодами карманы. Это было неслыханное нахальство: черешня росла под окнами руководства дистанции. Оператор сортировочной горки по громкоговорящей связи гнусавым голом запричитал:
– Мастер Радецкий! Мастер Радецкий! Пока вы чёрт знает где ходите, ваши биндюжники доламывают черешню.
Через минуту снизу ударила мощная струя холодной воды. Мастер Радецкий держал в руках брандспойт и скалил зубы. Мужики, сидевшие на траве, хохотали. Я спустился удачно, а Володька поскользнулся и свалился с дерева. При падении рассёк подбородок.
– Какие новости? – спросил Володька.
– Только что звонил в Москву. Там танки.
– Мать их за ногу!
– Газету закрыли.
– Куда же ты теперь?
– Сегодня возвращаюсь в Москву.
– Что родители?
– Мама плачет.
Я достал из кармана клапан.
– Сможешь починить?
Володька повертел железку.
– От газовой колонки?
– Да.
– Пусть отец завтра к обеду зайдёт.
– Спасибо.
– Не за что. Аресты были?
– Пока нет.
– Без них не обойдётся. Может, не поедешь?
– Надо ехать.
Мы пожали друг другу руки. Уже у выхода я услышал свист и обернулся. Володька бежал ко мне.
– Ты вот что… – Володька перевёл дух. – Ты не лезь куда не надо.
Это, наверное, давали себя знать черешни, которые мы рвали вместе.
Дома у порога стояла готовая в дорогу сумка. В лучах заходящего солнца бокал сверкал неистово, и от этого казалось, становился ещё более тонким