до тёмно-бордового, но мне с детства нравятся красные, и только такие мне подают на стол. Золотистые груши, зелёные и сизые грозди винограда переплетались причудливым узором в невысокой гиждуванской вазе.
Небольшие пиалы наполнены миндалём, арахисом, фисташками, другими орехами и сушёными фруктами. Сладостей на подносах нет, я их не ем. Не потому что табиб Нариман не советует их употреблять, просто не люблю. Всё это изобилие трижды в день обновляет дастурханчи Абдул-Кадыр и три его помощника, не дозволяя порче пробраться на ханский стол. Не приведи Аллах, если хан отравится испорченным яблоком или гнилым орехом. Есть не хотелось, а мысли свербили мозг, не переставая терзать сомнениями.
Мой табиб Нариман знающий и искусный лекарь, но и он не может понять, что за болезнь угнездилась в старом теле, изношенном долгой жизнью. Или знает, но тоже боится сказать? По его лицу трудно угадать, о чём он думает. За бесчисленные годы, что он живёт подле меня, табиб привык скрывать свои мысли. Маска безропотного повиновения давно стала его истинным лицом. Этих лиц возле меня несметное множество, я перестал различать, кому они принадлежат. Настойки и лекарства, приготовленные табибом, на время облегчают недомогание. Но проходит день-другой, возвращаются дурнота и головная боль. Али говорит, что это старость. А я думаю, что это души убитых мною людей взывают к справедливости. Скольких смертных я отправил к праотцам своими руками? Немногих… И лишь в сражениях. Я никогда, в отличие от других правителей, не пытал пленников сам. Зато, оставаясь с незапятнанными кровью руками, позволял делать это своим палачам.
Насилие над захваченными женщинами мне было отвратительно, ни разу в жизни я до этого не опустился. Даже гаремы захваченных султанов и ханов не делал своими, но я раздавал их своим приближённым, а это ещё хуже. Многие ханы поступали по-другому. Наш благословенный предок, основатель нашей династии, Шейбани-хан, выбирал из гарема побеждённого очередную жену для себя. Он всегда смотрел не на красоту женщины, а на её родство с чингизидами. После захвата Герата Шейбани-хан выбрал себе вдову Музаффар-Хусейна, Ханзаде-ханум, дочь Ахмад-хана и сестру Султан-Хусейна. Сам я мог бы отправлять захваченных женщин в семьи родителей, но и там они никому не нужны. Такова незавидная участь вдов побеждённого противника. Если бы я был побеждён в бою, и моя столица была захвачена, такова же незавидная участь моего гарема.
Сейчас я думаю, что меня медленно травят. Делают это тайно по приказу моего единственного сына и престолонаследника Абдулмумина. Подозреваю, что меня пытаются уморить ядом, который действует медленно, но неотвратимо. Где-где, а у нас на Востоке много ядовитых змей, насекомых, ярко цветущих растений, но они так ядовиты, что даже приближаться и ним небезопасно. Есть знатоки по ядовитым снадобьям. Отравят так, что ни один табиб не заподозрит преступления – занедужил старый человек и умер в благости. Абдулмумин перед смертью не станет размышлять об убитых им людях, а их столько,