в жертву сочную утку и упитанного кролика. – Уверен, в тот раз проявились отголоски твоего собственного дара… Все Воронцовы так или иначе были ментальниками и целителями. Стоит лишний раз поблагодарить госпожу Пламберри, разглядевшую твой природный талант.
– Ну а как же «подарочек» от Авроры? – скептически протянула я, отхлебывая кофе и свободной рукой поливая чахнущий фикус.
– Если он раскроется, то усилит твой собственный дар. Они тождественны, – улыбнулся Артур. – Есть шанс, что ты сможешь обращаться к материи без проводника… Но это опасно, Ани. Можно отдать слишком большую плату.
– Я знаю, да.
– Сейчас все сложнее. Высшее чародейство не проходит бесследно, безнаказанно. Магический фон давно угасает, внутренний резерв волшебников уменьшается, сжимается… Быть высшим магом и использовать высшую магию – не одно и то же.
Я улыбнулась: крестный слово в слово повторил слова Карпова. Забавно было думать о том, что они могут в скором времени породниться.
– Потому дары и вырождаются… Для полноценного функционирования им нужен сильный фон и крепкий, большой резерв, – крестный грустно выдохнул. – Хотел бы я пожить в прежние времена. Но… что ушло, то ушло.
…Питерское утро радовало солнцем. Желтые лучи щекотали нос и красиво играли на моей случайной татуировке. В который раз я придирчиво разглядывала «украшение».
В слепящем утреннем свете «змейка» казалась драгоценным изумрудно-золотым браслетом. Но стоило убрать руку в тень, она снова становилась непритязательно-болотной и слишком уж сильно напоминала чешую. Бррр! Словом, к новшеству на запястье я никак привыкнуть не могла, посему исправно носила подарок Дорохова.
А вот с мыслью, что по нынешним меркам я не то живой щит, не то пушечное мясо, я смирилась сравнительно легко. Во-первых, этого уже не изменить. Во-вторых – а разве когда-то было иначе? Я давно привыкла к роли жертвенной овечки и разменной монеты в судьбоносных играх арканов, рагнаров и прочих властолюбивых магов.
Гостья во мне обживалась, бесстыдно пользуясь тем, что у нас теперь было одно тело на полторы души. Но после произошедшего в голубом домике в горах на краю австрийской деревеньки что-то поменялось. В моем сердце будто зажегся огонь. Я стала видеть четче и легко различала, где мои чувства, а где – отголоски чужой памяти.
Как будто на тех простынях с забавными вензельками я отвоевала свое право любить Демона. Моего! А не этого странного белобрысого типа, к которому тянулся внедрившийся в меня кусочек чужой души.
Аврору я чувствовала приглушенно и воспринимала как молчаливого наблюдателя, изредка подкидывавшего картинки. Как правило, по ночам. И, к прискорбию, не всегда пристойные. Но совсем выкинуть графиню из головы не представлялось возможным.
Да и крестный сказал, что если я хочу получить ее дар и усилить свой, то должна принять все наследие целиком. Мол, подарки идут в комплекте.
– Что, если я впущу Аврору