я периферийным зрением вижу, как именно после этого ответа его пальцы, стиснутые на предплечье, два раза по нему постукивают.
Эх!
Ну что ж, пусть хоть как-то поставит галочку в моей строчке и проваливает.
Он мне только босс. И ничего больше.
На остальные вопросы я отвечаю сухо, как можно короче, побыстрее, отчаянно желая как можно меньше личного выложить сейчас наружу. Увы, это сложно.
– Кто может желать вам вреда? – последний вопрос сержанта заставляет меня зависнуть.
– Речь ведь о сильной неприязни, да?
Сержант кивает, только усложняя мне задачу.
Я не самая приятная личность, да и призвание у меня такое – быть занозой в чужих задницах. Но рабочие мелкие склоки не тянут на такое.
Тут я человека должна прям до трясучки бесить.
Возможно – сгодилась бы Юля, если бы она знала о моей ночи с Ольшанским и о том, что именно ему принадлежит пятьдесят процентов генного фонда моего ребенка. Но для Ника это воспоминание – табу, если он во сне не разговаривает – о своей измене он не проговорился.
А за то лишь, что конь мой её не признал – так не факт, что она вообще знает, что это был мой конь.
Может, это просто был тупой челлендж не самых умных подростков? Затаиться в конюшне и для зашкаливающей крутизны кого-нибудь где-нибудь запереть, как в школьном туалете?
На ум приходит Вяземский. В принципе, он испытывает ко мне достаточно сильную неприязнь, чтобы подкупить кого-нибудь для такого вот фортеля.
Или та девица Артема…
Наша с ней стычка на ипподроме вполне себе тянет на повод для неприязни. Она неровно дышит к Тимирязеву, а он отдал предпочтение мне на тот момент.
Но она точно была с ним, в ресторане, да и говорить о ней в присутствии самого Артема я не хочу. Нафиг мне не нужны все эти “моя девушка не такая”. И так тошно.
– Не могу ответить так сразу, – покачиваю головой, чтобы подвести точку в разговоре сейчас, – может, оставите мне ваши контакты, я вам перезвоню.
– Обязательно, – сержант вручает мне визитку, – я тоже позвоню вам, если у нас появятся дополнительные вопросы.
Да что угодно, лишь бы не отвечать на вопросы в компании лишних да еще и настолько неподходящих ушей.
– Выздоравливайте, – на прощанье желает мне сержант и бодрым шагом направляется к металлическим дверям выхода из отделения.
Что ж, человек, который меньше всего меня напрягал, покинул поле зрения.
Остались еще двое.
Ох, я бы тому сержантику еще и приплатила, если б он этих двоих с собой забрал!
Так, как бы их понежнее послать? Вот так чтобы вняли и оставили меня в покое?
Нет, в самом деле.
С чего они вообще решили, что могут взять и припереться по мою душу? Один – бывший друг, решивший, что мои чувства для него – какая-то плохая шутка, второй – мои недоотношения, выбравшие другую женщину для своих хотелок.
Пока я облекаю свои матерные мысли в цивильную формулировку, Артем разворачивается от окна вполоборота, и я даже вздрагиваю, узрев на правой стороне его челюсти