знакома с Хель.
– Когда ты рассказала про огонь, который мог бы осветить путь в Хельхейме, я понял это.
– Я познакомилась с Хель, когда была ребёнком.
– Расскажи.
– Я была на грани смерти, давно… я рассказывала тебе когда-то, но, что ж, расскажу ещё. В тот год погибло много скота от болезни, и всем грозила голодная зима. Меня, как лишний рот, отправили в лес искать погибель. Дикие звери мне не попались, быстрой смерти не случилось. Наступила ночь, и я очень замёрзла. Я оказалась на пороге Хельхейма, и Хель вышла мне навстречу. Однако, я ей почему-то не понравилась. Она поглядела на меня страшным, заполненным тьмой взглядом и ушла. А утром я проснулась. Живая. Я добрела до соседней усадьбы, где меня приютила одна одинокая старуха – Аслог. Все удивлялись тому, как я выжила, пройдя через лес, и я рассказала о том, что виделась с Хель. Люди хотели вновь выгнать меня, но Аслог настояла, чтобы меня оставили. Она была уважаемой в поселении знахаркой и научила меня собирать травы, готовить снадобья. Я много знаю о снадобьях, и люди, хоть и презирают меня, всё равно приходят. И ты тоже приходил, не ухмыляйся.
– Чего же я от тебя хотел?
– О, у тебя была беда, когда много выпьешь, ты не мог. Хотя и очень хотел. Мы решили твою проблему, испытали и закрепили. Ты остался доволен и подарил мне в награду усадьбу на Песчанном берегу.
– Каким я был щедрым! – изумился я.
– Ты пришёл ко мне именно таким. Светлым, лёгким, любящим женщин, красивых и не очень – всех. Ты был щедрым со всеми, кто был щедрым с тобой. А потом ты встретил Маргрет… – Йорунн подтянула к себе ноги и улеглась на скамью. – Она сделала тебя жадным. До того, что ты предал брата. Всё, я хочу спать.
Старуха замолчала. Я отодвинулся от неё и достал нож, висевший на поясе. Поглядев на сталь, отражавшую пляску отсветов лампы, я задрал рубашку на животе и осторожно сунул нож под перевязь раны.
“Хорошо, – подумал я. – Будет держаться”.
Я вернул нож в ножны, расправил шкуры и приготовился спать. Ингольф появился из-за занавеси и, подойдя ко мне, поставил на стол кувшин с хмельным мёдом.
– Уж извини, плохо кормлю, – тихо проговорил он. – Мы живём небогато. Но теперь, когда все спят, могу поделиться с тобой тем, что греет душу.
– А я уж думал, придётся уснуть трезвым. Налей, – я придвинул кружку.
– Недавно здесь была жена конунга, Маргрет, – произнёс Ингольф. – И все мы вновь вспомнили о той истории, о которой не велено теперь вспоминать.
Грудь скрутило спазмом от упоминания Маргрет. Я внимательно поглядел на Ингольфа.
– Она сидела там, где сидишь сейчас ты, и плакала. Всю ночь проревела. Мы испугались. Нет, не женских слёз, а того, что история эта, о которой не велено вспоминать, выплывет наружу.
– Говори яснее, ну!
– Эта история… о том, что она жила с тобой в Хедвиге. Никто об этом теперь не вспоминает, потому что Хёрд не рассказал об этом конунгу Харальду, отцу Маргрет. Мудрый Хёрд решил скрыть, что ты осквернил юную деву: сказал приболела – и потому свадьбу отложили. Ему пришлось. И Маргрет