он заметил издалека: в черной кожаной куртке, как на суде, но уже в клетчатой красно-черной блузке, расстегнутой на две пуговицы, и кожаной юбке с черными же колготками. Как будто собралась на панк-концерт, а не на собеседование; хотя, с другой стороны, въедливый журналист так и должен выглядеть, наверно: вгрызающаяся в толпу черно-красная лунь. Сашины девочковые веснушки почему-то не контрастировали с пирсингом над верхней губой и прической грибочком, а наоборот, дополняли образ: будто Алиса из книги математика хлебнула горя, о котором Кэрролл решил умолчать, чтобы не травмировать маленьких читателей, и выбралась из норы, чтобы рубить головы красным королевам уже в этом мире.
– Хейо, Робин Гуд.
– Куда путь держишь, путник? – ухмыльнулся Олег.
Саша прищурилась.
– Хм. А какие есть варианты?
– Ну, налево пойдешь, Сахарова найдешь. – Олег задумался. – Направо пойдешь – на Меншикова набредешь. А прямо пойдешь…
– …в жопу пойдешь, – докончила за него Саша и фыркнула. – Давай без экскурсий. Я сегодня еще планировала на работу устроиться.
Они миновали оградку вокруг парка, через которую Олег перемахивал, когда в декабре одиннадцатого года оппозиция проводила здесь митинг (его приятель тогда у одного из ларьков с шаурмой успел взять автограф у Навального), пошли вниз по бульвару, чтобы пару сотен метров спустя повернуть направо.
Меньше всего возле редакции либеральной газеты Саша ожидала увидеть скверик с бюстами отечественных полководцев. С невысоких постаментов на Сашу и Олега, насупившись, поглядывали высоколобый Нахимов, Суворов с большими детскими глазами и Александр Невский с бородой, словно бы тщательно обритой стилистом из ближайшего барбершопа. Жуковых было целых два: один крупный, с мясистым лицом, задумавшийся, видать, над очередной главой мемуаров, устремил взгляд куда-то вглубь Газетного переулка, а другой, полный кавалер всех возможных советских орденов, в парадной форме и лайковых перчатках, держался так, словно он, Жуков, здесь навсегда, а тысячелетняя столица вокруг – лишь реликтовое море, которое высохнет всего пару столетий спустя, когда бронза Победы еще не успеет окислиться. Свое место среди полководцев нашел и медведь: правда, зрителя не проинформировали, какими войсками при жизни он командовал. Зверь, кажется, и сам не знал: лучше всего скульптору удалось передать отлитое в бронзе удивление, с которым медведь взирал на пышнорукавичного Жукова. Как бы в довершение образа у зверя была широко раскрыта пасть. Видимо, автор хотел изобразить рык, но вместо этого медведь выглядел откровенно ошалевшим от того, что наблюдает вокруг. В общем, против воли скульптора получилось актуально.
– Наши зовут его Бжезинский, – ляпнул Олег.
Саша прыснула.
– Почему Бжезинский?
– Локальный мем, – пожал плечами Олег. – Просто однажды Савелий Васильич, ты с ним сейчас познакомишься, проходил мимо сквера и сказал: вылитый Бжезинский. Так и повелось.
Саша