пожал широкими плечами «немца» Олег. – По факту же я знаю, что я здесь и что вы тоже здесь. Что это значит для меня? Для меня – здесь и сейчас – это единственная реальность, данная мне в ощущениях, и, как это ни дико, мне даже неинтересно знать, каким макаром меня сюда занесло! Что для нас изменится, если мы узнаем про какой-нибудь там сбой мировых линий?
– Н-да, – Федорчук опрокинул рюмку, выдохнул воздух носом и закурил, наконец, сигарету, которую так и крутил в пальцах.
– И, судя по всему, без возврата… – кивнул Степан и тоже выпил. – Во всяком случае, исходить следует из худшего, – добавил он, возвращая пустую рюмку на стол. – Наши там, а мы здесь… навсегда.
– А я о чем? – Олег загасил в пепельнице окурок и, вытряхнув из пачки новую сигарету, «обстучал» ее об стол. – Жены, дети… Если на этом зациклиться, мы действительно быстро спятим. Я «пятить» не желаю. Они живы, здоровы, а мы… Мы здесь. Из этого и надо исходить.
– То есть, – по глазам было видно, что «белогвардейцу» Федорчуку ох как сейчас несладко, но голос Вощинина звучал ровно, – ты предлагаешь оставить Герцена за кадром и сразу перейти к Чернышевскому?
– В смысле от «кто виноват?» к «что делать?»… – скептически хмыкнул Матвеев.
– Ну, не Некрасова же вспоминать, – усмехнулся Ицкович. Правда, от этой усмешки во рту появлялась оскомина.
– Всем плохо, – выдохнув дым, предотвратил возможную дискуссию Федорчук, – только это уже в прошлом, а нас должно интересовать именно будущее.
– Ну не скажи, – огрызнулся вдруг начавший краснеть Олег. – Ты помнишь, что здесь через три с половиной года начнется?
– Ты серьезно? – прищурился Степан.
– Двадцать шесть миллионов и три из них мои соплеменники, – Ицкович отвернулся и посмотрел в окно. – Или по другому счету пятьдесят и шесть.
– Угомонись! – Матвеев наконец снова сел за стол и, протянув руку, завладел бутылкой. – Ты не один такой совестливый, только на всякое «А» имеется свое веское «Б».
– Да ну? – Федорчук аккуратно подвинул к Матвееву свою рюмку и, оглянувшись на Ицковича, все еще созерцающего унылый городской пейзаж за окном, двинул по столу, как шахматную фигуру, и рюмку Олега. – И какое же у нас «Бэ»?
– У тебя – самое серьезное.
– Вообще-то да, – подумав мгновение, согласился Виктор. – И одни – звери, и другие, блин, – животные. Да еще немцы на пятки наступают…
– Вот именно, – многозначительно произнес Матвеев, глядя в спину Олегу. – Еще и немцы…
– Допустим, – когда Ицкович повернулся к столу, цвет его лица был уже вполне нормальным. – Я, между прочим, никаких особых надежд на будущее и не лелею…
– А вот истерику, сержант, устраивать не надо! – остановил его командным окриком Виктор.
Олег вздрогнул, словно на бегу споткнулся, и удивленно посмотрел на Федорчука-Вощинина.
– Вообще-то старший лейтенант, по-вашему, – буркнул он через мгновение.
– Тем более! – теперь встал Федорчук. Видно, его очередь настала. – Думаешь,