Вас никто ни в чем не обвиняет, – произнес заветные слова майор.
Он прекрасно знал, как они действуют на свидетелей. Кто-то замыкается и принимается размышлять. Кто-то бросается в атаку. Пенсионеры, помолчав недолго, пошли в наступление.
– С какой это стати нам волноваться?! – возмутился он.
– И с какой это стати нас в чем-то обвинять?! – поддакнула она. – Полиция не сделала свое дело, не приехала. А они поубивали друг друга спьяну.
– Они были пьяны? – Илья глянул в карие глаза Гороховой.
– Да. Экспертиза установила, что в среднем по бутылке водки на лицо, – с кивком ответила Валя.
– А где купили в тот день водку? Не узнавали? Кто расплачивался? Кто за водкой ходил?
Ответом было молчание. Ясно, что не узнавал никто о такой ерунде. Трезвыми никто мать и дочь не видел уже давно.
– Кто же их знает-то! Может, гости наливали.
– Гости? Какие гости?
Валя тряхнула головой, волосы взметнулись облаком.
– У них в тот день были гости?
– У них они каждый день были. Такие же алкаши, как и они.
– А именно в тот день? Кто-то был у них?
Супруги задумались, одновременно уставив взгляды на носы своих резиновых тапок. Потом переглянулись, коротко посовещались. Супруг взял слово.
– В тот день у них был кто-то. Кто – не видели. Картошку сажали за домом. Оттуда вход не виден. – Мужчина сунул руки под мышки, качнулся с носка на пятку. – Но подъезжала машина. Может, даже такси. Потому что сразу уехала. Жена еще сказала: доставку водки, что ли, оплатили? Пошутили мы на эту тему.
– Но потом поняли, что это не доставка была. Потому что дверь входная жахнула уже после того, как машина уехала. Кто был – не видели. Ушел когда – не заметили тоже.
– Во сколько это было, примерно? – заинтересовался Илья.
Хотя сам не понимал, куда это его выведет? И какое отношение к убийству генеральской вдовы имеет?
– Примерно… – Взгляды супругов снова пересеклись. – Да за час до того, как они орать принялись. Может, чуть больше или меньше. Но орать они точно начали уже после того, как у них кто-то побывал.
Глава 6
Иван Григорьевич приоткрыл глаза, глянул вокруг себя. Он по-прежнему сидел в старом кресле-качалке, доставшемся ему от родителей. В правой руке очки в тонкой оправе. Левая безвольно лежит на колене. Ноги накрыты плотным клетчатым пледом. Мама утверждала, что этот плед из настоящей исландской шерсти. И что ему сносу не будет. Иван Григорьевич не знал, где сделали это плед, но сносу ему действительно не было. Полвека назад его где-то кто-то купил, и с тех пор он служил сначала его маме, теперь ему. Был теплым, плотным, мягким. И Иван Григорьевич надеялся, что сносу этой вещи не будет до самой его смерти. Которая, он тоже надеялся, наступит не скоро.
Он перевел взгляд на дверной проем, за которым ворочался в кровати его сын. Грустно хмыкнул. Вот кому плевать на все семейные ценности. Выбросит на второй день все старье из квартиры. И его на кладбище оттащит через пару часов после остановки дыхания.