попрошу разрешения?
– Почему ж не предвидел? – раздражаясь, спросил Ватутин. – Когда позвонил ты мне в Ольховатку, я же не удивился, тут же согласие дал. А если б не попросил – тебе бы рано или поздно приказали…
– И когда я свои танки быстренько на правый фланг уводил, сам от себя прятал, чтоб другие не увели…
– Ну, всего не предусмотришь. И танки я от тебя не требовал кому-то передать.
Два человека кричали в Кобрисове, и один твердил упрямо: «Не было этого, не было!», а другой: «Остановись же! Вот здесь остановись!» Но, понимая отчетливо, что каждым словом обрубает ниточку, которую протянули ему, он все же не мог не бросить им свой горький, злой упрек:
– Пускай бы вы просто на берегу стояли против Сибежа – и то бы фон Штайнера отвлекали. Нервировали по крайней мере. А так – слишком дорогая получается мясорубка. – Он увидел грустный предостерегающий взгляд Галагана и все же продолжал: – Он ждал вас на юге – и дождался. А если б сразу начали, где я, да всем гуртом навалились, он бы рокироваться не успел.
– Не доказано, – сказал Жуков. – Не кормите нас гипотезами. Кое-что справедливо говорите, но – не все. С кем согласовывали наступление на Предславль?
Кобрисов отвечал уклончиво:
– Товарищ маршал, а для чего ж тогда плацдармы берутся?.. И что ж меня судить, когда мои части в двенадцати километрах?..
Он удержал на языке, не прибавил того, что кричало в нем: «Да что происходит здесь? Что происходит? Вы там, на Сибеже, навалили горы битого мяса, и все топчетесь, топчетесь который месяц, а я, с потерями вдесятеро меньшими, уже вплотную к Предславлю подошел, но не я сужу вас, а вы приехали меня судить, и никому из вас это не удивительно!.. Ехали сюда – не удивлялись, зачем едете?»
– Никто вас не судит, – сказал Жуков.
– Победитель ты, Фотий Иваныч, – начал было Галаган, но Жуков его остановил, выставив ладонь.
– Не судим, а разобраться хотим. Как дальше быть.
– Вот я тоже разобраться, – поднял руку Хрущев. – Почему это так, что и судить нельзя? У нас таких нет, чтоб судить нельзя было. Я не в смысле, значит, трибунала, а в смысле суждений, значит. Партия такое право всегда имеет, и нам тоже предоставлено. И победителей тоже, значит, иногда, если они…
– Никита Сергеич, много у тебя? – спросил Жуков.
– Ну… Я по оперативному скажу вопросу. Вот вы наступаете, Кобрисов, да? Наступаете пока, можно сказать, успешно. А поглядите вы через плечо. Через правое. И что у вас за спиной делается? А там, понимаешь, целый город у вас в тылу остается. Мырятин этот, значит. Намерены вы с ним что-то делать или как?
– А на кой он ему? – спросил Галаган.
– Как «на кой»? – удивился Хрущев. – Хорошее дело – «на кой»! Город советский. Занятый, понимаешь, врагом.
На этот вопрос, которого более всего опасался Кобрисов, и должен был ответить Чарновский: «Отрежьте мне этот кусок плацдарма, вместе с Мырятином. У меня перед фронтом более или менее крупных городов нет, я бы и этому