Она щелкнула по двум снимкам пальцами, потом нахмурилась и наклонила голову. – Райли, тебя ведь обычно не интересует эта современная фигня. Что случилось?
На какой-то миг я переключился с Моник на желанную добычу.
– Что-то большое. Громадное, – сказал я. – Господи, Моник, когда я проверну это дельце – будь оно проклято! – все навсегда изменится. Это…
– Копия Джаспера Джонса изменит все навсегда? Райли, этого не может быть.
– Может, – возразил я. Я говорил в сильном возбуждении, и часть его, вероятно, передалась ей, потому что она стала покусывать губы и глаза ее округлились. – Эти картины всего лишь начало, подготовка почвы. Но к чему они приведут меня, Моник, что помогут мне осуществить эти две унылые современные работы… Господи Исусе, это будет что-то потрясающее!..
– Ох! – вскрикнула Моник.
Сам того не осознавая, я схватил ее за запястья и, наверное, сильно сжал их. Я отпустил ее руки.
– Это грандиозно, Моник. Офигенно грандиозно!
Она потерла свои запястья и снова посмотрела на фотографии, а потом дернула плечами. Легкая работа.
– Когда они тебе понадобятся?
Я натянуто улыбнулся:
– Скоро. Вероятно… через три недели.
– Вероятно?
Я покачал головой:
– График, в общем-то, не высечен в камне. Но… – Я вдруг вспомнил о важной части. – О-о! Вот… – Порывшись в кармане, я извлек две маленькие вырезки из утренней «Нью-Йорк таймс». Каждая вырезка была не больше полоски с частью заголовка и сегодняшней датой. – Это очень важно, – сказал я, передавая Моник две газетные вырезки.
– Райли, какого черта!.. – Она перевела взгляд с вырезок на меня – не шучу ли я? Я не шутил. – Ладно, сдаюсь. Что я должна с ними сделать?
– Это самое интересное, – ответил я. – Ты вклеиваешь одну полоску в каждое полотно – в нижний левый угол, левый, если смотреть на полотно. Это очень важно. Ключевой момент. А затем… закрашиваешь ее, прячешь. Но не слишком тщательно. Знаешь, так, чтобы ее не было видно, но если поискать – бац! Вот она!
Моник покачала головой:
– Какого хрена, Райли! То есть ты хочешь, чтобы люди догадались, что это подделки?
От души показав в зверином оскале все свои зубы, я кивнул:
– В этом, моя дорогая, и состоит вся долбаная фишка.
Моник не сводила с меня взгляда, но я больше ничего не сказал. Зная меня довольно хорошо, она понимала, что я не скажу, поэтому со вздохом покачала головой:
– Хорошо, конечно, почему бы и нет? Я сделаю две идеальные подделки и постараюсь, чтобы люди догадались, что это подделки. Но когда-нибудь ты, может быть, скажешь мне зачем?
Я лишь улыбнулся:
– Может быть. – Потом я сложил ладони вместе и напустил на себя серьезный вид. – Ну что? Сможешь это сделать?
– Гм, – хмыкнула Моник; я догадывался, что она немного обижается, раз я не хочу ей сказать. – Три недели?
– На всякий случай. Я уже говорил, трудно быть во всем уверенным. Ты ведь знаешь, как бывает с этими штуками.
– Нет, Райли, не знаю, так как понятия не имею, что это за штуки