от него никаких положительных утверждений, касающихся образа будущего, кроме «не как у них» и «как у нас раньше», при этом представление об этом самом «раньше», в силу ограниченности исторических знаний, он имеет самое смутное. В общем, все это и вправду вполне соответствует характеристическим чертам типичной традиционной консервативной культуры, реагирующей агрессивно на все неизвестное или новое; но тем более странно, что именно самые яркие ее адепты так яростно выступили против принуждения к уколам и получению электронных кодов, вместо того, чтобы, как и полагается настоящим патриархальным консерваторам, не раскрывать рта и послушно делать, что скажет начальство.
Полагаю, что объяснение этого казуса состоит в том, что как раз традиционалисты лучше всего понимают на каком-то глубинном, сущностном уровне, что из себя представляет это самое начальство, да и вообще власть в своей истинной сути и отношении к подчиненным ей гражданам. Этого тут, впрочем, никто особенно и не скрывает: то «скотобазой из хрущевок» назовут публику, то бичевней, то, перестав вовсе сдерживаться, стадом баранов – прямо в федеральном радиоэфире; то признаются, что брезгуют летать с гражданами в одном самолете, то призовут быть благодарными за то, что в локдаун не заварили двери подъездов, хотя для властей так было бы проще; а один государственный муж, демонстрируя глубокое понимание взаимоотношений народа и власти, рекомендовал подчиненным разгонять с набережной горожан, распыляя облака дезинфицирующих средств, нисколько не сомневаясь в том, что люди в панике разбегутся, решив, что их всех потравят сейчас, как клещей. И правда, что же еще могут подумать граждане, увидев, как, грозно сверкая проблесковыми маяками, движется муниципальная техника, окутанная туманными облаками неведомых аэрозолей?..
Традиционное большинство безусловно признает священное право начальства бить в морду, бесцеремонно «тыкать», называть хоть скотом, хоть, по заветам Гоголя, немытым рылом, давить лошадьми, травить псами и пороть на конюшне; это и не начальство вовсе, которое вдруг так не делает! Люди на колени даже считают возможным бухнуться, выпрашивая для себя милости – ты же видела, Нина, на видеозаписях в интернете, как во втором десятилетии двадцать первого века, граждане, натурально, с колен обращаются к верховному руководству? Впрочем, и за собой консервативная публика оставляет право на мужицкую хитрость: не на чувство собственного достоинства, нет, и не на свободу выбора, но только лишь на возможность исполнять приказы для видимости и увиливать от наказания – так у Салтыкова-Щедрина в «Истории одного города» проштрафившийся повар послушно засунул в рот таракана, которого барыня выловила из супа, но жевал его понарошку и не глотал.
Однако сию впечатляющую симфонию холопов и бар граждане готовы поддерживать, пока и власть тоже выполняет негласные правила социальной игры, сохраняя почтительную дистанцию, с которой народ единогласно одобряет любые начальственные фантазии, оставаясь при этом за пределами линии оцепления из солдатских штыков, глубокого рва и закрытых ворот. Поэтому,