под одной с ними крышей.
Мир, который юноша знал, в который он верил, разлетелся на десятки тысяч мелких осколков. И под конец этого длинного пути до отцовских покоев тот Марис Морето, наследник великого клана, талантливый благородный юноша, не понимающий глупых законов, сковывающих истинный потенциал одарённых, умер. Разбился вместе с миром, в котором он жил, оставил вместо себя лишь жалкую тень, ныне погребённую под презрением, которое он ощущал от тех, кто ещё вчера был готов превозносить его.
Джина доставила его в покои главы клана и, не удостоив парня даже взглядом, захлопнула двери с другой стороны. Он остался один в огромной, богато обставленной гостиной. С тяжёлым вздохом подошёл к небольшому возвышению с мягкими подушками, упал на него и, закрыв рукой глаза, позволил выйти всему, что накопилось в душе. Солёные дорожки покатились по лицу Мариса. Он тихо выл в подушку в полной тишине, сокрушаясь над собственной глупостью и идиотизмом. Все надежды на то, что хоть кто-нибудь из семьи сжалится над ним, вступится, спасёт от уготованной отцом участи, рухнули после этого пути позора. Клан отвернулся от того, кто предал его.
Так он пролежал несколько часов, глотая слёзы и пытаясь прийти в себя. До тех пор, пока дверь в соседнюю комнату не скрипнула, и оттуда не появился слуга.
– Господин желает тебя видеть, – надменно произнёс мужчина. Увидев, что тот не торопится вставать, он добавил сквозь зубы: – Не заставляй его ждать.
Юноша подчинился. Слова прислуги ножом вошли в его сердце. Ещё вчера этот человек был готов лебезить перед ним и сдувать пылинки, а сейчас надулся, точно жаба, и вёл себя так, словно он теперь благородный, а Марис – простой грязный попрошайка с улицы. Впрочем… теперь это было недалеко от истины. Парень побрёл в сторону кабинета отца. Ему вдруг вспомнился путь к трибуне в зале суда, и он вновь почувствовал себя словно на дороге к эшафоту.
Обстановка в кабинете главы города была такой же строгой, как и его хозяин. Здесь не было ничего лишнего. Добротный деревянный стол, стойка для доспехов и оружия, несколько стульев для возможных гостей и два стеллажа со свитками и книгами. Мужчина сидел за столом и сосредоточенно что-то писал. Услышав шарканье ног по полу, он поднял голову, взглянул на сына, велел тому сесть напротив и взмахом руки прогнал слугу. Тот поспешил исчезнуть, захлопнув двери с другой стороны.
Мужчина отложил писчие принадлежности и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на сына. Он ничего не говорил, в кабинете царило молчание, и с каждой минутой Марис чувствовал себя всё хуже и хуже под отцовским взглядом. Чувство вины жгучим пламенем съедало его душу, заставляя смотреть в пол и не позволяя поднять глаза на родителя. Это молчание, столь красноречиво выражающее всю степень отцовского неодобрения, было больнее, чем презрение всей прочей родни.
Послышался тяжёлый вздох, и грозный, всегда собранный и серьёзный глава города слегка осунулся, в одно мгновение