я с неизбежностью подумал о брачной ночи, и кровь жаром кинулась мне в лицо, но Мардж не заметила, обнимая меня – не очень-то это у нее получалось в негнущихся от дорогой вышивки рукавах платья.
– Я не волнуюсь. Мне тоскливо. Это совсем иное, Джон. Ладно, дай руку, веди меня вниз.
– Я?
– Ну, не хочешь же ты, чтоб это сделали Патрик или Уилл?
– Да ведь мне не велели тебя вести.
– А разве надо всегда делать только то, что велят? Если будущее неизбежно, что толку в промедлении!
Храбрая моя Мардж. А ведь верно. Рука об руку мы спустились вниз, в холл, из ее покоев в Восточной башне, куда она вернется только на одну ночь. Там я передал ее руку жениху, Арчибальду Дугласу, внуку пятого графа Ангуса. Высокий, темного огонька красавчик. Пустое место, если поглядеть ближе.
Соединить пару прибыл дядя жениха, Гэвин Дуглас, настоятель Сент-Джайлса, ради такого случая покинувший Эдинбург – тот самый человек, который выговорил у Папы право венчать даже и пары, находящиеся в близком кровном родстве, но не более десяти пар за четыре года, дабы способствовать миру в Шотландии. Хоть своего священника на бракосочетание поставил старый стервятник Кто-Рискнет, хоть это выговорил у Босуэлла. Гэвин, бывший священник Престонкирк и прихода Ист-Линтон, магистр искусств Сорбонны, третий сын своего отчаянного отца, был человеком острого ума и злоехидного языка, как оно и полагается величайшему поэту своего времени. О его переводе «Энеиды» Вергилия, которым он теперь занимался, нимало не входя в политические интересы семьи, блуждали шепоты восторга… я был заворожен тем, как он смотрит, говорит и двигается. Если Джордж Хепберн был мощью Церкви, отец Джейми – любовью, то Гэвин Дуглас – Ее несомненным князем. Чистое выбритое лицо, узнаваемая дугласова порода в чертах, темные пронзительные глаза, взор ястреба.
– Ты, мальчик… подойди.
– Это мой младший, – Босуэлл шагнул передо мной, как бы оттесняя меня в небытие, в тень.
– Тот самый? – от взгляда его искрило. – Наслышан… Так, где там мой недалекий, виноват – близкий, но любезный племянник? И не изволите ли начинать церемонию, господа графы?
Часовня (холл) Хейлса, в подвальном этаже – кухни замка
Мерный рокот латыни, как журчание текущей воды. Почему, думал я, не в Танталлоне? Почему маленькая наша часовенка, даже не Престонкирк, не церковь Девы Марии в Хаддингтоне? О, потому, в первую очередь, что узкий зев Танталлона, заглотив добычу, обратно может не выпустить. Поэтому вынудивший Ангуса к свадьбе и заманил жертву к себе, чтоб не рисковать. В часовне Хейлса, тесной для такого числа людей, я видел их всех – всех тех, кто определил судьбу страны на ближайшие двадцать лет. Сама власть в Шотландии – во плоти – стояла передо мной, возле меня, еще не зная своей участи, и самым горделивым из них был, конечно же,