от дома на пару метров, как плотно обступила темнота. Старик остановился, выжидая, пока глаза привыкнут. Когда солнце падало за горизонт, сад менялся и, как казалось, оживал. Деревья качались, поскрипывали, обращаясь друг к другу и походили на великанов или фантастических хранителей этого места. Степан иногда думал, что огромное существо навроде палочника затаилось в полумгле за ветвями и наблюдает за беспомощным человеком. От таких мыслей бывало, вечером и в туалет выходить-то лишний раз не хотелось.
Собачий вой звучал странно. Старик прислушивался: ему казалось, что пёс уже охрип. Он обрывал свою песню, будто не хватало воздуха, через время заводил её снова, но уже более устало и глухо. Было в его голосе столько отчаяния и тоски, что сердце сжималось.
Антонина время от времени говаривала, что дурная голова да злая рука всегда найдут, что плохо лежит, в очередной раз намекая мужу, что хорошо бы завести пса. Только Степан оставался непреклонен. Взять собаку не трудно, но как с ним потом в город? Как в квартиру привести? – И без того тесно! Трудно будет и псу после вольготной жизни на даче. Уж лучше без животных совсем… Так и жили тихо да осторожно, полагаясь на порядочность и зоркий глаз соседей.
Дойдя до калитки, Степан Ильич бесшумно открыл её и вышел на дорогу. Вдалеке дрожащим жёлтым светом горел одинокий фонарь, тускло отражаясь в огромной луже, скопившейся в ухабе. Разносортные заборы бережно охраняли границы участков. Пахло снегом и сыростью. Грунтовка уходила за поворот и утопала в тёмном полотне ночи, растворяясь вместе со жмущимися друг к другу домиками. Следующий рабочий фонарь находился на параллельной улице и ещё один – на въезде в посёлок. Жители привыкли и не жаловалось. Летом это было не так заметно, а зимой все разъезжались. Так местные и жили с тремя фонарями, радуясь тому, что имеют.
Сумрак, затаившийся среди кустов и деревьев, не позволял разглядеть животное. Вой больше не повторялся. Было слышно только скрип старых деревьев. Степан Ильич решил, что спугнул пса и тот убежал.
Миска с супом остывала. Зная, что Тоня расстроится, если он не накормит бродягу, Степан свистнул пару раз для верности. Топкая тишина была ответом. Ветер нещадно поддувал под ватник, заставляя сократить все манёвры до минимума.
Потоптавшись, Степан поворчал и оставил миску за калиткой около забора. Посмотрел по сторонам ещё раз и, чувствуя, как мёрзнут в галошах ступни, мысленно ругнулся на пса. Вдруг в ответ снова послышался вой. Он коротким полустоном ворвался в холодный воздух и затих на высокой ноте. Как будто животное каким-то образом уловило недовольство в свой адрес. Степан Ильич от неожиданности вздрогнул и передёрнул плечами: отчего-то показалось, что звук совсем не похож на звериный. От этой мысли стало ещё холоднее.
На дальнем конце улицы неожиданно показалась фигура человека. Старик замер и присел, укрываясь за забором. Хотелось остаться незамеченным и понять, кто бродит здесь в такой час. Всматриваясь в щели между досками,