на службах церковных, где же ещё… Уж я с ней и так, и эдак, нет, твердит, никого другого мне не надо. Не скрою, однако, я рад её выбору, ты человек благородного характера.
Митрополит снова с мольбою взглянул в глаза продолжавшему молчать Володе.
– Поразмышляй на досуге, обдумай, не спеши с выводами. Помолись. А потом и придёшь, скажешь. Ступай, дружочек. С Богом.
Когда гость дрожащей рукой потянул на себя дверь, владыка его окликнул.
– Погоди… Что ещё хотел сказать. Тебе учиться дальше надо. В Духовной академии. Понял, дружочек? Не в монастырь, а в Академию! С твоими дарованиями, кому, как не тебе, богословскую науку осваивать.
Тут архиерей осенил юношу благословляющим жестом.
– Учиться поедешь независимо от того, женишься или нет. Одно к другому не относится. Господи, помилуй мя, грешного…
Перед сном, после молитвенного правила, дочь, которая уже знала, что у папы состоялся наконец главный разговор, зашла на отцовскую половину пожелать спокойной ночи. Помедлив, спросила с обычной, как бы беспечной, улыбкой:
– Что же он сказал?
– Пусть поразмышляет, помолится, а там, даст Бог, и обвенчаетесь.
Она вышла, улыбаясь. Засыпая, слышала шорохи за дверью и разговоры о будущем Ольги.
Володя в ту ночь не мог уснуть. Рядом на общежитских койках спали товарищи. За окнами сияла луна, пылали звёзды, небосвод переливался и завораживал красотой, всё в природе, кажется, говорило, что жизнь, не смотря ни на какие события, чудесна, и кто-то назойливо зудел в ухо: «Горько!» Под утро он задремал и увидел себя за свадебным столом, рядом улыбающуюся Ольгу и весёлого митрополита. Кричали «Горько!». Проснувшись, будто от внезапного толчка, в предрассветных сумерках, Володя ощутил такое сиротство, такую безысходность при воспоминании о случившемся, что первая мысль была бежать из города. Но разве можно убежать от Бога? Ведь это Господь попустил искушение, как Иову многострадальному, подумал он, а значит… А значит, надо молиться. Вот и владыка велел молиться.
Но дальше лежать в кровати, думать, мучиться, страдать, сомневаться … – о, нет, больше ни минуты он не мог терпеть такое положение. Он быстро оделся и, пока все вокруг ещё спали, поспешил к митрополиту, надеясь успеть застать его дома. Шёл он с решительным намерением сказать «нет».
Быстро разгорающееся утро золотило стёкла домов, переливы птичьего пения разносились под небесными сводами. Город шелестел весенней листвой. Фигуры дворников в больших грубых фартуках кланялись прыгающим в их руках мётлам. Первые трамваи позвякивали и медлили на поворотах, будто в сонном забытье. Тишина и покой обещали скоро уступить место гулу людских забот. Вот и знакомый палисадник с побелёнными деревьями, одноэтажный бревенчатый дом с высоким облупленным крыльцом.
Сердце Володи застучало. «Как я скажу «нет», да как же, не смогу», – растерянно думал он в крайнем волнении.
Тётушка проводила его в крохотную комнатку без окон, с единственным стулом и образами по стенам. Тускло мерцала лампадка.
– Жди,