– участвовать в ее созидательной работе. Генри Мэтюрин только на днях говорил, что мы вступаем в такую пору, рядом с которой все достижения прошлого – ничто. Он сказал, что возможности развития у нас беспредельные, и он убежден, что к тысяча девятьсот тридцатому году мы будем самой богатой и самой великой страной во всем мире. Ведь это ужасно интересно, правда?
– Ужасно.
– Перед молодыми открыты все дороги. Тебе бы надо гордиться, что ты можешь принять участие в работе, которая нас ждет. Это так увлекательно.
– Наверно, ты права, – отвечал он смеясь, – Армор и Свифт будут выпускать все больше мясных консервов все лучшего качества, а Маккормик – все больше жнеек, а Генри Форд – все больше автомобилей. И все будут богатеть и богатеть.
– А почему бы и нет?
– Вот именно, почему бы и нет. Но меня, понимаешь, деньги не интересуют.
Изабелла фыркнула.
– Дорогой мой, не говори глупостей. Без денег не проживешь.
– Немножко у меня есть. Это и позволяет мне делать, что я хочу.
– То есть бездельничать?
– Да, – улыбнулся он.
– Ох, Ларри, с тобой так трудно говорить, – вздохнула она.
– Мне очень жаль, но тут я бессилен.
– Неправда.
Он покачал головой. Помолчал, о чем-то задумавшись. Когда же наконец заговорил, то сказал нечто совсем уж несуразное:
– Мертвецы, когда умрут, выглядят до ужаса мертвыми.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она растерянно.
– Да то, что сказал, – ответил он с виноватой улыбкой. – Когда находишься в воздухе совсем один, есть время подумать. И всякие странные мысли лезут в голову.
– Какие мысли?
– Туманные, – улыбнулся он. – Бессвязные. Путаные.
Изабелла обдумала его слова.
– А тебе не кажется, что, если бы ты стал работать, они бы прояснились и ты бы разобрался в себе?
– Я думал об этом. Я уже прикидывал, может, пойти работать плотником или в гараж.
– О Господи, Ларри, да люди подумают, что ты помешался.
– А это имеет значение?
– Для меня – да.
Опять наступило молчание. На этот раз первой заговорила она:
– Ты так изменился после Франции.
– Неудивительно. Со мной там много чего случилось.
– Например?
– Ну, что всегда бывает на войне. Один авиатор, мой лучший друг, спас мне жизнь, а сам погиб. Это было нелегко пережить.
– Расскажи.
Он посмотрел на нее с тоской в глазах.
– Не хочется мне об этом говорить. Да, в общем, такое каждый день случается.
Изабелла, отзывчивая душа, опять чуть не заплакала.
– Ты несчастлив, милый?
– Нет, – улыбнулся он. – Если несчастлив, так только оттого, что делаю тебе больно. – Он взял ее за руку, и в прикосновении его крепкой, сильной руки было что-то до того дружеское, до того бережное и нежное, что она прикусила губу, чтобы не разрыдаться. – Скорее всего я так и не успокоюсь, пока окончательно для себя все не решу, – сказал он задумчиво. – Ужасно трудно выразить это словами.