Сергей Герман

Обреченность


Скачать книгу

их в вечный покой…

      Осторожные зрители молча кутались в шубы,

      И какая-то женщина с искаженным лицом

      Целовала покойника в посиневшие губы

      И швырнула в священника

      Обручальным кольцом.

      Закидали их елками, замесили их грязью

      И пошли по домам под шумок толковать,

      Что пора положить бы конец безобразию,

      Что и так уже скоро мы начнем голодать.

      И никто не додумался просто стать на колени

      И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

      Даже светлые подвиги – это только ступени

      В бесконечные пропасти к недоступной весне…

      К дому Слащевых вела грязная, посыпанная гравием тропинка. Маленький двор. Темная, вонючая лестница, ведущая наверх. Перед крыльцом хибары пронзительно воняло мочой. Местные обитатели предпочитали справлять нужду тут же у крыльца, а не тащиться через весь двор в загаженный нужник.

      Генерал с женой и дочерью жил на жалкие гроши, вырученные от выращенных и проданных на базаре овощей. Он пытался разводить домашнюю птицу, но прогорел. Его проклинали красные и белые, сторонились бывшие союзники. Верными ему остались лишь несколько офицеров. Лежа на металлической кушетке, генерал читал эмигрантскую газету. Она была шуршащей на ощупь и пестрела сообщениями о жизни соотечественников:

      «Русский генерал Успенский пустил себе пулю в лоб. Причиной послужило то, что его жена, еще совсем недавно почтенная мать семейства, познав эмигрантскую нужду, стала систематически воровать в магазинах».

      «Поручик Смердяков покончил жизнь самоубийством, прыгнув вниз головой с Галатской башни».

      «Прошлой ночью в пьяной драке зарезан штабс-капитан Ильин».

      Генерал с раздражением отбросил газету в сторону.

      – Скоты! Во что они нас превратили!

      Как же он завидовал своим бывшим сослуживцам, оставшимся в России. Большинство из них продолжали служить, а он, боевой генерал, торговал морковью и кормил индюков!..

      В дверь постучали. Пройдя через убогую прихожую в комнату, заглянул полковник Бугаев. Окинул взглядом комод под кружевной накидкой, старое засиженное мухами зеркало. Вешалку, стул.

      – Что угодно? – сухо спросил генерал и приподнялся с кушетки. Он был в одном нижнем белье, накинутой сверху шинели.

      – А, это ты, Юра? Проходи. Садись.

      Бугаев заметил уголок газеты, торчащий из-под кровати. Едко спросил:

      – Читаем-с?

      – Читал, – точно конфузясь, будто это было какой-то слабостью, ответил Слащев и поджал губы. Потом вдруг взорвался: – Что толку читать наши газеты? Разве мы живем? Мы существуем. Живем как тараканы и так же умираем. А в России идет возрождение великой страны. И я был бы счастлив вновь оказаться там и послужить своей отчизне.

      Генерал дернул щекой, горько добавил:

      – Но в Россию нам путь заказан, потому что того, что мы сделали с ней, нам никогда не простят.

      Полковник Бугаев пристально всмотрелся