в доме. Правда, никто не помнил, откуда она появилась. Продавленную сетку давно заменили на доски, матрац каждый год набивали соломой.
На этой кровати спали гости, изредка посещавшие дом. Для себя Анна выбрала место на большом сундуке, девочкам соорудила спальные места на скамейках. Мишка, как всегда, располагался выше всех, на русской печке. Укрывали его овчиной шкурой.
Уложив всех, Анна пошла на кухню поговорить с Иваном.
Однако как ни пытались по-тихому разговаривать брат с сестрой, их слушателями оказались все обитатели дома.
– Иван, как там наши отец с матерью?
– Я был у них осенью. Все в порядке, здоровье, славу Богу, есть, хозяйством занимаются сами. С дровами Трофим с сыновьями помогает. Отец прошлой зимой на медведя ходил.
– На медведя?! Так ему уже восемьдесят!
– Восемьдесят два. Однако крепкий. Меня осенью за ремень поднял от пола одной рукой.
– Молодец.
– У мамы глаза сели, плохо видит.
– Так чего очки не выпишет?
– Устали говорить ей об этом. Все чего-то стесняется: да как я буду ходить в очках, словно бы ученая какая. А все знают, что я в школе ни дня не была.
Они немного помолчали. Иван оглядел маленькую кухоньку.
– Ты-то как, Нюра?
– Я тебе все в письме написала, Ваня.
– Да письмо пришло давненько. Я был на охоте, ушел в тайгу в ноябре, в Григорьевское ухожье. Раньше из колхоза на охоту не отпускали. Да так каждый год: пока не приберут в колхозе, все не заскирдуют, не обнесут скирды с хлебом остожьями, в лес ни ногой. Мужики, чтоб в тайгу попасть, «пашут» и днем и ночью. А в конце января собака ногу на капкане повредила, пришлось спускаться в деревню. Так что Надя мне твое письмо показала. Засобирался к тебе, заодно дела в райцентре нашлись.
– Спасибо, Иван.
Анна, приподняв краешек белого платка, который был повязан на шее, утерла уголки глаз.
– Так ты-то что плачешь, Нюра?
– Да я так, мне хорошо с тобой.
– А помнишь, ты у нас нянькой была. Родители в поле, ты в доме старшая.
– Я и сейчас старшая.
– Ну что поделаешь, война никому добра не принесла.
– Может, Ваня, чаю попьешь?
– Напился я его за вечер.
– Ну тогда пошли отдыхать.
– Подожди, Нюра. Знаю, что поздно, но хочу сказать: мы с Надей вот чего порешили.
Иван почесал затылок, тяжело вздохнул, поерзал, словно не находил себе на табуретке места.
– Чего, Иван, решили-то?
– Взять у тебя ребенка на воспитание.
– Какого ребенка? Говори толком.
– У тебя же трое! Отдай одного нам.
– Как это – отдай?
– Но ты в письме, Анна, написала, помогите…
– Так то – помощь! А вы – ребенка отдай. Да где ж это видано! А воспитать-то я сама могу, вот только прокормить трудно.
– А мы прокормим. Мать не заменим, но сытый будет.
– Ну о чем ты говоришь, Ваня! Писала я когда, время очень тяжелое было, все к одному