тоже показалась бы достаточно романтичной.
Их разговор был прерван телефонным звонком. Отшельник заметил, что после первых же услышанных им слов лицо Штубера просияло. А свое неизменное «Хайль Гитлер!», он прокричал, хотя и не поднимаясь, но зато высоко поднимая перед собой рюмку с коньяком.
Положив трубку, он еще с минуту задумчиво смотрел на нее, загадочно как-то улыбаясь.
– Нет, Отшельник, из Берлина мне сообщили не о том, что отыскалась госпожа Жерницкая.
– При известии о Жерницкой вы радовались бы более искренне.
– Вы правы – весть оказалась более прозаичной: мне присвоили чин штурмбанфюрера, то есть майора СС. Правда, весть это пока что неофициальная, так что, пока не увижу приказа, или пока мне официально не объявят его, буду оставаться гауптштурмфюрером, тем более что я уже привык к этому благородному чину, но все же согласитесь, что этот день завершается для нас обоих неплохо.
– Для обоих? – спросил Орест.
– Чем выше мой чин, тем больше шансов, что мне удастся отстоять вас под напором гестапо, которое давно относится к вам с подозрением.
– Тогда поздравляю.
– Вот так-то лучше. А что касается госпожи Жерницкой, то не думаю, что румынские власти решатся выдать её русским, хотя они уже превратились в союзников русских. На всякий случай, я попросил своего человека в Бухаресте выяснить, как сложилась дальнейшая судьба этой фрау и, если понадобится, каким-то образом подстраховать её. А во время последней поездки в Берлин выяснил через задержавшегося у нас сотрудника румынского посольства, что Жерницкая вроде бы давно пересекала границу рейха. Но, поскольку затем румынский король объявил войну рейху, во всеобщей суете сотруднику было не до какой-то там русской беженки. Тем более – с германскими, а не румынскими, корнями.
Штубер вновь наполнил рюмку мастера, с интересом проследил, как тот мгновенно опустошил ее, вновь наполнил, но предупредил, чтобы с выпивкой тот не торопился.
– Со мной все ясно: я в плену. Но какого дьявола вы столь пристально следите за Жерницкой? Вам-то она зачем понадобилась?
– Вы все еще считаете, что находитесь в плену? – сурово блеснул глазами Штубер. – Все это – неопределенно повел он рукой перед своим лицом, – вы считаете пребыванием в плену? И это вы, человек, на чьих руках кровь нескольких германских солдат и которого давно следовало бы вздернуть на одном из крючьев гестаповской тюрьмы Плетцензее!
– Но ведь не вздернули же. Почему-то…
– Не будем выяснять почему, это отнимет много времени и нервов. И вообще, считайте себя моим гостем.
– Понимаю, я понадобился вам как мастер, скульптор.
– Я ценю вас больше, нежели вы заслуживаете того как резных дел мастер.
– Тогда спрошу по-иному. Каковы ваши планы в отношении меня. И связаны ли эти планы с Софьей Жерницкой?
– А вот на этот вопрос вы, Отшельник, имеете полное право. Мне рассказывали, что до войны ваши картины, как, впрочем, и ваши иконы, пользовались большим успехом.
– Пользовались, –