реял змей с длинным цветастым хвостом, желая немедленно сорваться и удрать из цепких рук. Устав от беготни, сидели и смотрели на город, строя планы на следующий день. И все это было родное: и необъятное небо над головами, и горы, как отдельная страна чудес со своими сюрпризами и подарками, и тонкий аромат яблок, который сопровождал повсюду. Андрюхе казалось, что он сам состоит из всего этого, как будто его слепили, взяв понемногу и от неба, от гор, и от яблок. Выдерни его и пересади в немецкую землю, там он и зачахнет, как «декабрист», который взрослые не разрешали трогать, потому что капризный цветок тут же сникал, если его передвигали с места на место.
Мама же всерьез собиралась на родину предков. С тех пор, как они с отцом развелись, эта засевшая в ее голове мысль неустанно транслировалась миру. Словно было невыносимо жить с бывшим мужем на одном пространстве, пусть и таком огромном, как Казахстан.
Отец, конечно, учудил. Ездил-ездил на вахту, там и подженился. Бабушка, почувствовав неладное, порывалась немедленно мчаться туда. Накрыть гнездо разврата и вернуть домой блудного сына, месяцами пропадавшего на северах. Несмотря на решимость и прыткость, дорога далась бы ей нелегко, поэтому мама отговорила и отправилась сама.
Добравшись через всю страну на перекладных до мужа и оценив обстановку, вернулась она довольно быстро. «А я говорила – не дело это, когда муж и жена порознь, –причитала бабушка, глядя, как невестка собирала вещи детей. – Что ж сдаешься так? Поборись за мужа-то. Эх, надо было мне ехать, я бы пару клоков волос выдрала у стервы этой, разлучницы!» А идти-то и некуда было. Бабушка велела не пороть горячку, а оставаться в мужней квартире, и сыну написала, что пока она жива, не будут ее внуки по углам скитаться из-за того, что развел он шуры-муры на своих вахтах. Много позже отец приходил, предлагал начать все сначала. Андрей втайне гордился мамой – предателей жалеть нельзя, она и не простила. Выглядело это все совсем гнусно – он собирался бросить вторую семью, где один за другим уже появились дети.
Так и остались втроем – мама, Андрей и младший брат Ярослав. Жили в Алма-Ате ровно до тех пор, пока старший не стал отбиваться от рук без отцовского пригляда. Подростковый возраст, дворовая компания, дурманящий цвет яблоневых садов, что простирались от их дома до самых гор. С шестого класса начал попивать дешевый портвейн, покуривать сигареты за гаражами и лихо резаться в карты. Мама строжила как могла, но что ее слова, когда вокруг много тех, чьи истории гораздо интереснее: кто-то отсидел и хвастался наколками, кто-то пел под гитару блатные песни, кто-то сорил деньгами и показывал, как метать нож. Андрей впитывал все это, абсолютно не отделяя плохое от хорошего, принимая жизнь такой как есть: и с мамиными нотациями, и с пацанскими проделками. При этом рос неглупый, читал взахлеб все, что попадалось под руку, благодаря чему имел широкий и обстоятельный кругозор.
Он мог вести долгие, обоюдоинтересные беседы с кем угодно: от трясущихся алкашей, что сшибали копейку у магазина, до бабушкиных соседок, монументальных советских матрон сталинской закалки. Сердце Эллы Георгиевны ликовало,