– и,глубоко вздохнув, ушел.
– Дышит он! – зло кричала Ирка на весь вагон. – Дома дышать будешь!
И дальше указала мне всем известное направление, по которому мне нужно идти, и прихватить с собой друга Лёху. Хорошие всё-таки подруги у Люды! Не оставят в трудную минуту!
– Поговорил? – спросили меня.
– Послушал.
– Тоже нормально.
Я залез на полку и достал Джека Лондона. Человек хотел жить и уползал от волка, волк тоже хотел жить и догонял человека. Человек потерял нож, а у волка были клыки. Борьба была не равная. Человек полз…
– Физмат опять читает «короля пиратов», – налице у Люды был яркий макияж: глаза густо подведены, векинакрашены, ярко-алые губы, скулы были вычерчены, я никогда такой её не видел. Я повернулся набок, подложил руку под голову и смотрел, как она листает книгу.
…Не видать конца и края –
Только синь сосёт глаза… – процитировал я великого поэта.
Она хмыкнула, достала фляжку с гнутым боком.
– Вы с Есениным оба пьяницы и обаятельные мерзавцы.
Она побултыхала фляжкой.
– Полная?– спросил я
Она кивнула.
– Купила пятизвездочный коньяк.
– Зайдёшь ко мне? А то у тебя подруга меня чуть не съела.
Она шустро залезла ко мне на полку.
– Здесь всё началось?– спросила она
– Здесь.
– Ты слишком задрал планку для моих следующих пассий, – сказала она и отвинтила крышку у фляжки.
– На Земле миллиарды людей, а в институте две тысячи парней, неужто ты не найдёшь лучше меня?
– Ты просто дурак! Мне не надо лучше! – она отхлебнула, потом ещё и даже не поморщившись и не спросив про закуску, проглотила.
– Зачем ты берёшь меня за образец? Я ленивый!
– Все ленивые, – она передала мне фляжку и я отхлебнул, коньяк был отличный.
– Я трусливый, – и передал ей флягу.
– Все трусливые, просто некоторые борются со страхами и преодолевают их, – она многозначительно постучала по вмятине на фляжке, сделала глоток и вернула.
– Я мало сделал тебе комплиментов, – сделав глоток, я вернул фляжку.
– Ну вот это уже враньё! – она привстала на локоть и посмотрела мне в глаза, отхлебнула из фляги и продолжила. – Ты не сделал мне ни одного комплимента!
Мы, уже захмелев, разразились гомерическим хохотом на весь вагон. Я заметил, как на нас внимательно смотрит Генка за боковым столиком, играющий в нарды с Лёхой. Он раздосадовано бросил кубики, послал Лёху, и залез к себе на полку отвернувшись к стенке с какой-то вселенской тоской, которая от него чувствовалась на расстоянии. Мы с Людой продолжали пить и ржать, гоня мысль, что это наши последние шесть часов вместе. Она показывала мне так и не прошедшие синяки на руках, а я ей выпячивал прокусанную ей губу. Мы опять прикладывались к фляжке и смеялись без повода. А потом она закрыла глаза и запела громким чистым голосом на весь вагон:
Ты мне прости этот детский каприз!
Ты мне прости и как прежде вернись!
Я так люблю тебя, жизнь