В голосе его была тревога. Хлопнул вожжами. Копыта стали бить чаще. Коляска покатила быстрее. Пассажиры ухватились за борта.
– А что, любезный, – обернулся к толстой заднице кучера и спросил по-русски Марков, – говорят, волков в этом году пропасть?
– Бывают, – ответил кучер.
Зять княгини не отстал:
– Охотники сказывали. Давно такого в окрестностях не видали. Скот режет. Слыхал что?
– Развелось, грят, – неохотно согласился кучер. – В Бурминовке, в Карповке, в Мочаловке только и разговоров, что развелось.
– Что ж охотники? Спят?
– Не спят. Да только это такеи волки, капкан чуют. Собак рвут. У домов рыскают. Страх потеряли.
Дамы тревожно переглянулись. Старуха осуждающе глянула на зятя. Но тот не унялся:
– Ишь ты. А что, и на людей нападали?
Старуха сердито и быстро приказала по-французски:
– Прекратите, пожалуйста, этот вздор.
Кучер тем временем говорил:
– А то! К войне это, грят. Волк, грят, он мертвечину если распробовал, обратно ходу нет.
Пассажиры скривились. Старуха вперила в зятя негодующий взгляд. Под его калёным жаром Марков громко по-русски перебил кучера:
– Ты врать-то брось!
Обернулся виновато к дамам. Старуха поджала губы:
– Найдёте же вы, о чём разговор завести, – упрекнула зятя.
Ей за многое хотелось его поддеть, укусить. Он источал густой сивушный запах: ртом, всеми порами. Княгиня старалась делать вид, что не замечает, не упрекать, не кусать. Зять её, говоря по-русски, крепко закладывал за галстук. Старуха решила прекратить это раз и навсегда. Но совсем не тем методом, каким на Руси издавна такое прекращают, а… Его недуг она решила победить во что бы то ни стало. За тем и ехала в Смоленск, забрав зятя под наполовину выдуманным предлогом. Ссориться с ним на пути к цели она не могла. Большой стратегический план требовал тактических жертв, и, сказав себе: «Не время сейчас», она поджала губы.
Зять тихо икнул, прикрыв рот кулаком.
– Вы слыхали наши последние московские новости, дорогая? – Наклонилась к Мари: – Граф Безухов разъехался с женой.
– Вот как?
Об этом судачили и в Петербурге.
– Удивляюсь, как бедная Элен его столько терпела. Святая женщина, – болтала Печерская. – Другая бы на её месте уехала от такого мужа сама.
Княгиня Печерская и её пьяница-зять сидели спиной к движению. А Мари со своего сиденья, лицом к ним, увидела, что кучер весь подобрался. Стал озираться: налево, направо, налево, направо.
«До чего неприятно, в самом деле».
– Неужели вы не скучали по родным местам все эти шесть лет? – светски завёл снова краснолицый Марков.
Вдруг собачка на коленях у старухи вскочила на коротенькие кривые ножки. Затряслась. Шерсть на загривке дыбом. Глазки выпучились.
Все трое пассажиров невольно подумали одно и то же. Но день был дивный, любая самая мрачная мысль тут же лопалась на солнце. Лопнула и эта.
– Фидель,