всего лишь Бой-баба, в конце-то концов…
Сморкала словно нарочно их злил.
И Рыбьеног сорвался.
Сморкала травил Рыбьенога всю жизнь. Любой, кого травили, знает, каково это. Первые десять лет Рыбьеног провел в постоянном страхе, боясь лишний раз выйти за дверь своей одинокой маленькой хижины. Там его непременно ловили Сморкала и его наглый приспешник, Песьедух Тугодум, и били его, пинали, не обращая внимания на слезы и мольбы.
И вот теперь Рыбьеног с друзьями спасли Сморкале жизнь, и Сморкала отплатил им тем, что предал Камикадзу, а ведь Камикадза и Иккинг были единственными друзьями Рыбьенога среди людей.
Пятнадцать лет травли, ненависти, злости и обиды вскипели в Рыбьеноге.
Вся тревога за Камикадзу, весь страх перед тем, что Ярогнев сделает, когда найдет их в этом убежище, вся ненависть к Сморкале выплеснулись единым, раскаленным добела потоком.
– Надо выкинуть тебя из укрытия! – взревел Рыбьеног. – Ты ЛЖЕЦ! Ты ПРЕДАТЕЛЬ! Ты предавал Иккинга и нас всех, раз за разом!
Три головы Смертеня испустили одновременный вопль, и по пещере пошла рикошетом гулять молния. Все три головы набрали воздуху, готовые ударить, ведь Рыбьеног был теперь их хозяин.
БАХ! Рыбьеног двинул Сморкале в нос.
Сморкала опешил. Он никогда особо не задумывался об этом хилятике, Рыбьеноге, разве только чтобы изобрести новый, особенно гнусный способ унизить его. Рыбьеног сроду не смел даже ущипнуть Сморкалу, не то что стукнуть. Сморкала поднял было руки, чтоб ударить в ответ, но предостерегающий вопль гигантского Смертеня остановил его.
БАХ! Рыбьеног ударил снова.
Сморкала едва не рассмеялся. Как бы ни старался Рыбьеног двинуть побольнее, его тощие, слабые ручонки не могли причинить настоящую боль. Но этот его громадный трехголовый монстр… Этот-то может, и еще как. Сморкала то и дело со страхом поглядывал на него.
– Ну, каково? – процедил разъяренный Рыбьеног. – Каково понимать, что ты полностью зависишь от чьей-то милости?
Неприятно, оказывается.
Сморкала смотрел на перекошенное лицо Рыбьенога-берсерка и на ужасный ревущий трехглавый кошмар рядом с ним. Он слегка побледнел.
– Ладно тебе, Рыбьеног, – произнес он неловко, – шуток, что ли, не понимаешь? Я ж всегда просто шутил…
– Шутил, значит? – плюнул Рыбьеног. – Ну так и я сейчас просто шучу! Каково это, когда, что бы ты ни делал, что бы ни говорил, как бы ни умолял, другой НИКОГДА… НЕ… ОСТАНОВИТСЯ?!
БАХ! БАХ! БАХ!
Рыбьеног колотил его снова и снова.
– Стой! – Иккинг ухватил Рыбьенога за руки. – СТОЙ!
Рыбьеног наконец унялся. Красная волна ярости отхлынула от его лица, и он уронил руки.
«Есть нечто воистину ужасное в этой войне», – с усталой тоской подумал Иккинг. Она заставила даже мягкого, отнюдь не воинственного Рыбьенога, мечтавшего стать скальдом, в приступе ярости по-настоящему ударить