кирпичей.
– Хвалить меня совсем необязательно, – произнесла она несколько высокомерно. – Я просила вас ответить, могу ли я на вас рассчитывать, да или нет? Только, если «нет», говорите сразу, не нужно длинных периодов, объяснений, не нужно ссылаться на объективные причины, занятость, недомогание, отъезд. Скажите сразу «нет», и я уйду.
Ее слова, а еще больше ее тон взбесили его. Сколько ей лет? Должно быть, нет двадцати пяти. Каковы интонации, каков стиль! Ни дать ни взять – великая княжна. Царевна в изгнании. Берегись, милая, во мне поднимается гнев разночинца.
– Очень бы хотелось сказать вам «нет», чтобы вы сразу ушли. Черт знает что! Вы приходите ко мне, милое дитя, и не в гости, заметьте, приходите говорить о серьезном деле. С чего же вы начинаете? С каких-то условий, почти с ультиматумов. Хорошо вас воспитали! Так вот, я буду говорить, спрашивать и высказывать все, что найду нужным. Коли вас это не устраивает, то, как выражались в старину, вот вам бог, а вот и порог. При этом вы ничего не сделаете для вашего друга, но зато всласть потешите свой независимый нрав.
В продолжение этой тирады она смотрела на него едва ли не с ненавистью.
– Вы разговариваете непристойно, недопустимо, – сказала она наконец, – но вы правы. Я должна думать не о вас и не о себе, а о нем.
Ему стало ее жаль. Он живо представил себе, каким она его видит: носатый, плохо выбритый малый, небрежно одетый, с издевкой в сонных глазах, да еще выпроводивший при ее появлении пышную дамочку, – та разглядывала ее как очередную гостью. Что этому молодцу ее беда?
– Прежде всего садитесь, – сказал Алексей, – и постарайтесь излагать возможно суше. Чтобы все было по делу.
– А петушок пропел давно, – сказал Виталий.
Они чокнулись.
– А посошок потек на дно, – добавил Валерий.
Это была старая, испытанная во многих застольях присказка. И собрались они, как обычно, в гостинице «Москва», на седьмом этаже. Алексей оглядел пирующих, друзья были уже слегка багровы, все, кроме Виктора, сняли пиджаки и распустили галстуки. Виктор же был как новенький, как всегда, безукоризнен в туалете, как всегда, приветливая, благожелательная улыбка на устах. Сколько они знакомы? Скоро двадцать лет. Получается, что устояли против потока, который захлестывает, уносит, размывает берега? Непонятно. Встречи эти стали традицией, традиции принято оберегать, вот они и цепляются за них. Есть в них и некоторый благородный аромат, нечто лицейское.
Собраться раз-другой в год – посильный обряд, легкая грусть только приперчивает ожидание. К тому же они еще не так стары, в сущности, они вступают в лучшую пору жизни. Алексей вспомнил старика профессора, который питал к нему симпатию и иногда откровенничал. «Ах, Алеша, – говорил он, – никогда я не жил так хорошо, как между сорока и пятьюдесятью годами. Нет в жизни лучше десятилетия». Помнится, Алексей сразу стал высчитывать, на какие годы пало это лучшее десятилетие наставника. Вообще же старик прав: у каждой поры свои радости, начинаешь чувствовать некоторое обаяние таких сборищ. Потихоньку мы приближаемся к сорока, Виталий, он постарше, вот-вот пересечет