даже собственную гордость… Буквально ломает меня. Потребность жить еще слишком реальная. Проклятье. Моя голодовка оборачивается против меня…
– У меня нет времени на твое воспитание, ясно?! А если оно появится, ты не обрадуешься.
Моргаю. И злюсь, что перед глазами все еще мутная картина, лишь фактурный голос позволяет мне понять настроение своего мучителя.
– А сейчас ты сядешь и поешь, поняла? – его рука перемещается мне на затылок и медленно наматывает мои уже грязные волосы на кулак, прежде чем он снова подносит их к своему красивому и жестокому лицу. Именно в этот момент я понимаю, насколько близко он ко мне, а царапающие льдом глаза исследуют мои губы в опасной близости. И почему-то в таком интимном диапазоне я начинаю чувствовать себя грязной. Ущербной. Ничтожной. От него пахнет дорогим парфюмом, обжигающей мятой и терпким табаком, а от меня? Потом, пылью и слабостью…
На моем фоне он само совершенство, а я лишь грязь под его ботинками. Только вот почему этот мужчина не брезгует трогать подобную грязь…
Однако, несмотря на свое подавленное состояние, внутри все противится. Я не стану его подстилкой и рычагом против собственного отца. Я выживу. Но для этого мне нужно усыпить бдительность ублюдка, державшего меня взаперти. Мне нужно выйти отсюда любыми путями. Даже если придется сломать саму себя.
– Я поем, если вы дадите мне принять душ, – едва шевелю потрескавшимися губами, – и чистую одежду.
Бес испускает раздраженный вздох, а хватка на моих волосах усиливается и причиняет мне боль.
– Послушай меня внимательно, девочка Ася, мои приказы не обсуждаются. Если я сказал есть, ты берешь и делаешь. А будешь рыпаться и выставлять условия, лишишься последнего комфорта под своей задницей.
Я заглядываю в его холодные глаза со всей своей ненавистью, но она разбивается о его презрительное безразличие. Ему наплевать на меня. От его ледяной человечности все внутри покрывается инеем, и страх по новой охватывает каждый клочок моей души…
– Зачем вы это делаете? – выходит из взволнованной груди слишком робко, и я кусаю себя за язык, будто ругая за оплошность.
А потом повисает пауза, после которой Бес бросает на меня предупреждающий взгляд и качает головой:
– Я делаю то, что должен.
Молчу. Выдерживаю его уничтожающую близость и острое жжение на затылке, едва не рассыпаясь по крупицам. Но отводить глаза и прятаться больше не буду. Позволю ему запугать себя, и от меня точно ничего не останется. А главное, это принесет боль моему отцу. Я не должна давать им повод сделать родителя слабым.
– Я перенервничала, извините, могу я поесть? – наконец хриплю я шепотом, позволяя своим большим глазам достучаться до его железной души, но, не увидев и толики трещины милосердия в его льдах, сглатываю деревянным ком засухи.
Мужчина еще несколько секунд пристально наблюдает за мной, будто думает, как ему поступить, однако вскоре отпускает волосы и произносит, все еще нависая мрачной