Леонид Гурченко

Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона


Скачать книгу

давно ещё, 10–15 лет назад, малочисленную аудиторию консервативных революционеров. Империалистов, старательно осваивающих Основные принципы динамического консерватизма: не отвергая новое, в том числе технику как новое бытие, они видят сюжет основного мифа – борьбу титанов и богов или, другими словами, борьбу Громовержца со змеем. И приветствуют исход этой борьбы – Бог (а не боги) возвращается. А с ним должно вернуться, во-первых, традиционное социальное устройство общества, а во-вторых, политика, как внутренняя, так и внешняя, оснащенная эстетикой и мудростью. Та самая «красота», которая «спасет мир». Однако следует учитывать, что красота – это каноны, а они безжалостны как заповеди. Потребовалось 200 лет накопления знаний об этом памятнике, с 1800 г., когда он был издан впервые, чтобы удалось понять в нем самое простое с точки зрения того времени, которое в нём присутствует, но которое в силу отсутствия утратило всякий интерес к поздним притязателям на истовый смысл многих предложений текста.

      Оказавшись, таким образом, наедине со своими догадками, исследователи, и так, просто любители, но многие, оставляя вне поля зрения метафорический способ автора высказывать свои идеи, вынуждены совершать ошибки, как это свойственно фантазёрам, попадающим в орбиту реального дела. И всё сводится к тому, что виноват памятник – в нём много не только «тёмных мест», но и таких, которые будто бы дают право говорить о его подделке. Наконец-то дышать стало намного легче после того, как А. А. Зализняк в своём фундаментальном исследовании проблемы подлинности памятника («Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста». М.: Языки славянской культуры, 2004) превратил всю эту вероломную «мерзость в золото». Во время перевода древнего текста я поставил задачу: не включать в текст ничего, кроме того, систему знаний о памятнике как последнее слово. И если в некоторых что в нем написано, и включить смысловую сорону языка слов в случаях написание слов и выражений искажено в процессе рукописного размножения памятника, то в ответ можно сказать, что переводчик делает свою работу не только в присутствии этих рухнувших слов, на месте которых образовалось «темное место», но под руинами искажений присутствуют подлинные слова и выражения, тем более, что это не всегда искажения, а неправильно вычитываемые слова, и они обвинят нас и будут обвинять, пока существует памятник.

      Эти слова – воздух, отбираемый нами от текста, если мы не уразумеем их смысл. Однако правда в том, что я не специалист в тех областях науки, методами которых добываются знания о древних письменных памятниках – я не историк и не филолог. На деле я юрист, занятый практической работой: сначала следователь, затем юрист в организации. А по избранию – современный поэт, сторонник интеллектуальной поэзии или «дальномерного реализма», как я называю этот стиль, – создавший три новых метода стихосложения: первый основан на принципе атональной музыки или додекафонии, когда стихотворная строфа строится на основе 12 различных стихотворных стоп, второй на принципе золотого сечения, третий – на принципе дихотомии. И все-таки вся правда в том, что я сначала вступил в правильные отношения со «Словом о полку Игореве» после того, как сам и до конца прочел древний текст, а также несколько переводов и исследований текста – меня охватило негодование: иметь такое крупное произведение, созданное человеком XII в. и такую в нем информацию, созданную историей, а не отдельно взятым человеком, и подвергать это не только риску подделки, но и оптическому обману неточного зрения, попадающего на каждом шагу в силки идеологий! Это же не «Влесова книга» Лядского как Миролюбова – и на кой ляд! – разве только для слабоумных.

      Многие авторы переводов и исследований не испытали, должно быть, на себе давления текста конечной величины, их переводы и пояснения не до конца соответствуют тексту, даже у такого лучшего из переводчиков и комментаторов как В. И. Стеллецкий. Так и осталось в застойном положении содержание некоторых ключевых слов и выражений. К примеру, во всех переводах остался Боян, выпускающий 10 соколов на стадо лебедей, и которую лебедь настигнет сокол, «та первая песнь слагает» (?!) какому-нибудь князю, или вариант: ударенная соколом лебедь песнь поёт тому или другому князю. И этот абсурд никого не задевает и не подвергается анализу естественной логики. В тексте же все с точностью до наоборот: жребии соколами бросали другие лица, не Боян, и тот сокол, который первым настигал лебедь, он и брал жребий на песню тому князю, от имени которого его бросали на лебедей. Пела в этом случае не лебедь, а те, кому было положено петь песню князю во время такой соколиной охоты. Боян же, наоборот, «пел» кому хотел, по собственному выбору, но не тем князьям, которые перечислены в этом случае, за исключением «старого Ярослава».

      Еще одна неувязка с Бояном и автором. Сам автор, преклоняясь перед Бояном, говорит, что ему не под силу такой размах мысли и охват древних и новых событий, как у Бояна. И в то же время в текстах переводов автор дает советы Бояну как начать эту повесть, если бы за дело взялся он сам. В действительности автор говорит, что если бы поход Игоря воспел Боян, будь он его современником, то у него получилось бы это намного лучше, чем у самого автора, так как он, кроме всего, хорошо знал те края, куда Игорь отправился на половцев. И далее идут не советы Бояну, а стиль самого автора при описания начала похода Игоря: «Не буря