но получил информацию от императора и старался точно передать его слова: «Сочинений ваших никто рассматривать не будет; на них нет никакой цензуры…» Изложение Бенкендорфа повторяло версию поэта: «никакой цензуры!» Никакой цензуры – значит, никакого цензора.
Однако ниже следовало разъяснение, никак не согласующееся с приведёнными словами: «…государь сам будет и первым ценителем произведений ваших и цензором»44. Соединить два понятия – «ценитель» и «цензор» – было мудрено. Слово «ценитель» было созвучно слову «знаток», «поклонник». В «цензоре» видели «длань с карающим мечом».
Пушкин не знал, как воспринимать слова царя, – как любезность или как повеление монарха. Он был сочинителем плодовитым и не мог обойтись без частых обращений в цензуру. При всём том его муза всегда была не в ладах с цензорами. Со своей стороны монарх был завален всевозможными государственными делами и не мог реально исполнять функции цензора, что бы там ни говорилось. Надо заметить, что в представлении современников решение царя означало величайшую милость, неслыханную привилегию. Личная цензура царя означала возможность постоянного доступа сочинителя к августейшей особе, на что могли претендовать лишь немногие высшие сановники империи. Всё наводило на мысль о том, что речь шла скорее о любезности, чем о реальном распоряжении царя.
В письме Бенкендорфа царское повеление приобрело окончательный вид, исключавший двусмысленность. Его циркуляр завершался словами: «…честь имею присовокупить, что как сочинения ваши, так и письма можете для представления его величеству доставлять ко мне; но впрочем от вас зависит и прямо адресовать на высочайшее имя»45. Слова Бенкендорфа означали, что III Отделение берёт на себя роль посредника в сношениях государя со стихотворцем. Пушкин не считал себя вправе докучать царю своими делами и не воспользовался оговоркой насчёт прямого обращения к монарху.
Поэт не сразу осознал, что произошло. Место общей цензуры с её простой схемой (автор – цензор – автор) должна была занять личная цензура царя, предполагавшая сложную схему (автор – Бенкендорф – тайный рецензент из числа осведомителей III Отделения – царь – Бенкендорф – автор). Понятно, почему, беседуя со своим биографом М. Корфом, Николай I предпочёл не вспоминать о своём решении по поводу цензурных милостей, объявленных поэту. Вопрос был щекотливый.
Сразу после гибели Пушкина Жуковский в 1837 г. обратился к Бенкендорфу с гневными словами: «Государь хотел своим особым покровительством остепенить Пушкина и в то же время дать его Гению полное его развитие; а вы из сего покровительства сделали надзор, который всегда притеснителен…»46 Жуковский ближе всех других наблюдал за развитием отношений между поэтом и властями, и именно он всего точнее уловил смысл происшедшего. Бенкендорф превратил покровительство царя в цензуру со стороны III Отделения.
Адам Мицкевич полагал, что Пушкин был первым, кто пользовался свободой печати в России. Но он ошибался.
В