потрепанную чёрно-белую пленку и не только отреставрировал ее, но и разукрасил по последней технологии. И всякий раз, пробуждаясь, Зои могла заново переживать старые жизни, и в деталях помнить давно забытые моменты. Главное успеть «вспомнить» их сразу, иначе поблекнут и растворятся в сознании, а этого она допустить не могла.
И как же так получилось, что существование превратилось в сущий Ад, нескончаемый и бесконечный, жестокий и безжалостный к Зои? Она все никак не могла понять, как из, казалось бы, такой сильной и пылкой любви, как у них с Гафтом, получилось ЭТО. Жуткая мешанина из чувств. Злости и злорадства, какой-то неестественной, болезненной любви, когда Моисей не хотел отпускать девушку от себя ни на шаг, и ей приходилось проживать ненавистную жизнь рядом с мучителем бесконечно долго. Смотреть, как он развлекается с «вычищенными от памяти» молодыми красавицами, и не иметь возможности уйти, умереть, или убить, наконец, его или себя. Моисей всегда был на чеку, а те незначительные покушения, что смогла совершить Зои, оказывались едва ли сильнее нападения мухи на медведя. Редкие раны, что когда-то сумела нанести Гафту девушка, теперь заращивались слишком быстро и ничем не напоминали о себе: на красивом лице мужа не осталось ни одного шрама. Как и на столь же красивом, молодом вот уже пятьсот с лишним лет теле…
И чтобы утолить свою нечеловеческую тоску и одиночество, копившееся веками, она часто уходила на самый верх Города и с посадочной площадки рассматривала окружающие джунгли, обступающие Атланту ровные ряды вспомогательных построек: пищевую фабрику, завод дронов, центр рождения и многие другие здания, тянущиеся до самого горизонта, вплоть до зарослей и развалин Москвы. А уж джунгли распростерлись до другого Города, где, как она знала, жили женщины той же жизнью, что и мужчины в этом «человейнике». Затем Зои отворачивалась, цеплялась взглядом за джунгли, отыскивала древние руины и с навернувшимися на глаза слезами вспоминала старый мир, тот город, где она встретилась с Гафтом, где провела свои лучшие годы, пока все не пошло наперекосяк; где между ними существовала любовь, а не желание одного держать другого при себе на цепи целую вечность. В синей дымке на горизонте высились мертвые, покрытые растительностью, пустующие высотки Москвы.
Как бы хотелось сбежать туда, прогуляться по улицам, хоть их и наводнили зверьё, аборигены и выродки. Пусть ее съедят живьем, или заколют копьем, но это лучше бесконечной ненавистной жизни в обществе собственного мужа, не желающего расставаться с «любимой» женой. Одна деталь удерживала Зои от этого шага: флайер, на котором Моисей совершал визиты в соседние Города, находился под контролем КИРы, и, как бы Каплан ни хотела, воздушное судно просто не откроется, пока ИИ не разрешит.
И вот, словно Рапунцель в гигантской башне, Зои вынуждена жить в заточении на самом верху Атланты. И будто богиня с оторванными крыльями, она могла пользоваться всеми благами цивилизации, но в одиночестве. Система не пускала ее вниз, к мужчинам, из мозгов которых давно стерли понятие «женщина». Не могла умереть, так как по неведомой причине муж воскресал ее