Игнатьевна, поступившая в обитель за два года до кончины о. Серафима, повествует следующее: «Часто я к нему ходила, – говорит она, – он меня, слабую, подкреплял во всем. В последний раз, уже незадолго до его кончины, я прошусь в Саров, а Прасковья Степановна говорит: «Ты уж очень часто туда ходишь, все тебя там замечают, но, если хочешь – иди!» Дали мне огромные мордовские лапти да коротенький кафтанишко, пестрые рукава привязали кой-чем. Я говорю: «Во что хотите оденьте, только к батюшке меня пустите!» Так и пошла я в ночь, бегу одна, и страху нет. Подходя к Сарову, слышу благовест к утрене. Думаю: ну, слава Богу! И караульных солдат теперь нет у монастырских ворот. Дошла в собор, сделала три земных поклона да скорее спешу к батюшке в келью. Тут только вспомнила, что забыла взять ключ от кельи батюшкиной, который был всегда у нас: кто идет в Саров, брал его, а потому всегда невозбранно к нему входили в сенки, где стоял его гроб. Взглянула я в замочную скважину, вижу: горят свечи, а ни батюшки Серафима, ни отца Павла не видать! Стою и боюсь, чтобы не увидали меня монахи, что я одна ночью стою у него на крылечке. Не зная, что делать, подняла я у дров прутик и вместо ключа повернула им.
О, чудо! Дверь отворилась; вхожу тихо, смотрю: батюшка лежит на полу, сумка его у него в головах, и он храпит. Боясь его напугать, как проснется и увидит меня, прижалась в угол за дрова. Батюшка проснулся, пошел в келью, вынес большую книгу, поправил свечи и в эту минуту увидел меня. «Кто ты?» – спросил он. Я ответила: Дивеевская. Он опять спрашивает тот же вопрос; я говорю – Спасская Матрена. А он опять: «Кто ты такая?» Я очень смутилась и оскорбилась. Потом он спросил меня: «Скажи мне, что важнее – утешение, молитва или беседа?» Я ответила: «Не знаю, батюшка». Он повторил тот же вопрос. Я подумала да и говорю: «Что может быть выше молитвы?» «Ты благоразумно отвечаешь, – сказал батюшка Серафим. – Слышишь, ударяют к ранней обедне в пещерах? Ступай туда, там никто тебя не узнает».
Отворил дверь, проводил до крыльца. Я отошла немного да оглянулась на него, а он стоит точно в каком-то сиянии боголепный! Вижу: он до земли рукою кланяется… Я отойду несколько да опять оглянусь, и опять тоже, до трех раз. Пошла в пещеры, а послушники меня остановили, спрашивают: «Откуда ты?» Я грубо ответила: «Розодевская!» «Врет, врет! – кричат они. – Она дивеевская! Я сам видел ее у отца Серафима!» После обедни иду, а они смеются надо мной, как я одета, а батюшка Серафим отворил свою дверь и манит меня к себе и говорит: «Радость моя! Я ведь тебя давеча не узнал!» Я ему все рассказала, почему меня так одели, что я часто к нему хожу, а я на все согласилась, лишь бы его видеть. Видно, я уже предчувствовала, что не увижу его более живого».
Старица Домна Фоминична (мать Дорофея) свидетельствует, что «батюшка раз говорит: „Теперь скажи, что тебе нужно?“ – и все намекает в последний раз, а я и не понимаю, что он говорит о своей смерти. Тут была и Ксения Васильевна, он ей тоже говорит: „Скажи, что нужно?“ Она ответила: