не сделалось, потому что вместо того, чтобы указывать, он тихо плакал.
Но, как и все приличные люди, Рин сделала вид, что не заметила этого.
Глава 4. Ловушки для снов, улыбки и драка.
Ворона-ойгоне каркнула и закрыла глаза, сделала вид, что спит. Джироламо цокнул языком, ворона открыла глаза и каркнула в ответ.
Так они общались, а Рин только наблюдала.
Ойгоне был плюсом, потому что он был тайным лекарством для Джироламо, о котором знала только Рин.
Она, конечно, не стала рассказывать Оллибол и Лью о том, что подвергла и себя, и пациента опасности, в угоду неукротимому желанию успокоить его. Выходит, что пресловутый второй плюс в списке стал ее скелетом в шкафу.
Время прогулки заканчивалось, и за эти два часа ни одного происшествия. Просто идеальная среда, если не считать встречи со сгустком. Но разве можно думать о своих проблемах, когда живешь, словно на пороховой бочке, а ведь жизнь в доме милости похожа именно на это. Если ты, конечно, не пациент, а сиделка.
Рин подумает о сгустке вечером, после того, как они с Оллибол совершат очередное преступление. Второй скелет в шкафу.
Сидеть с безмолвными, утратившими былое величие пациентами невозможно, так ни разу и не заинтересовавшись их прошлой жизнью.
«Приличные люди не лезут в чужие воспоминания, Оллибол! Это возмутительно!» – так сказала Рин, в первый раз застукав Оллибол за вышивкой из сновидений Мэли.
На что Оллибол искренне удивилась и ответила что-то вроде: «А ты знаешь, что убираешь горшок за бывшей разведчицей? Ничего ты не знаешь о тех, с кем живешь под одной крышей. Равнодушие, Рин, вот то, чего должны опасаться приличные люди!»
Оллибол развесила ловушки для снов над кроватями всех пациентов без исключения. Каждое утро она собирала воспоминания, застрявшие в ловушках, и плела из них вразумительную картинку, собирая по ниточкам ее целостность. Зачастую это были отрывки прошлого, которые чудом сохранялись в умах выжженных.
«Ты только посмотри в ее глаза, Рин!» – говорила Оллибол и отдавала вышивку с воспоминаниями Мэли. И глаза Мэли вспыхивали жизнью, а потом снова гасли до следующей вышивки.
И пусть это было противозаконно и не совсем этично (даже совсем не этично, откровенно говоря), Рин вечерами сидела напротив Оллибол, пока та вшивала голубые, сиреневые, белые нити воспоминаний в полотно. Рин, конечно, хотела бы ей помочь, но она не имела таланта к магической вышивке, только к обычной, а обычные никому не приносили пользу.
Пока человек спал, ловушка считывала и высасывала из сновидений информацию; те, что расставляла Оллибол, например, были направлены на поиск воспоминаний воспаленного мозга больных.
За одиннадцать месяцев совместной работы в доме милости Рин с Оллибол смогли узнать немного о прошлых жизнях пациентов. И это помогало в трудные минуты. Когда Мэли мочилась в штаны чуть ли не каждое утро, Рин, стирая простыни, помнила, кем Мэли была раньше… Когда Дьюк разбил на кухне всю посуду в поисках невидимого