его мира пролегала там, где обломки городских стен становились похожи на остатки старческих зубов. Он не пересекал ее вот уже тридцать четыре года, потому что все, что было ему нужно, находилось в ее пределах.
Карл Кольхофф много ходил пешком и так же много размышлял. Иногда ему казалось, что думать как следует он может, только когда ходит. Как будто шаги по булыжной мостовой приводили его мысли в движение.
Когда идешь по городу, то не замечаешь то, что видно каждому голубю и каждому воробью: город был круглым. Все старые домики и переулки стремились к собору, возвышающемуся в самом центре. Будь город макетом железнодорожных линий, можно было бы предложить, что собор по ошибке сделали не в том масштабе. Он строился в тот недолгий промежуток времени, когда город был богат. Но еще до того, как собор достроили, эти времена прошли, и колокольню так и не закончили.
Дома почтительно располагались вокруг. Некоторые, особенно старые, даже слегка наклоняли головы. Перед центральным порталом собора они расступались, образуя самую большую и красивую площадь города – Мюнстерплац.
Карл вышел на площадь и тут же почувствовал себя так, будто за ним наблюдают. Как косуля на поляне, беспомощная, беззащитная перед охотником и его ружьем. Карл улыбнулся – никогда еще он не чувствовал себя косулей. На площади запах города как будто усиливался. Согласно легенде, когда в XVII веке город был осажден, один пекарь изобрел «пудровое колесо» – выпеченный в масле калач в форме колеса со спицами, внутри которого был шоколадный крем, а снаружи – сахарная пудра. Он отнес его захватчикам, тем самым выражая волю горожан: вам пора уходить. На самом же деле эта сытная выпечка появилась только двести лет спустя, о чем свидетельствуют записи. Однако старая история продолжала жить, и люди охотно в нее верили.
Карл шагал по все тем же булыжникам соборной площади. Если на его пути возникал кто-то, он останавливался и ждал. Потом снова прибавлял шаг, желая наверстать упущенное. Путь через площадь он рассчитал таким образом, чтобы даже в рыночные дни не встречать препятствий. Кроме того, путь пролегал как можно дальше от каждой из четырех пекарен с их калачами – он не мог больше выносить запах этой жирной горячей выпечки.
Карл свернул на улицу Бетховена. Это была даже не совсем улица, а скорее переулок, что не делало чести великому композитору. Сотрудник отдела городского планирования совершенно сознательно назвал целый ряд улиц в честь известных композиторов. Своему любимому Шуберту он посвятил самую широкую и длинную улицу.
Карл Кольхофф, сам того не зная, в этот момент оказывался в самом центре своего мира. С двух сторон его ограждали трамвайные линии, восемнадцатая и семьдесят пятая (притом что их было всего семь: так город мог чувствовать себя настоящим транспортным мегаполисом). С третьей стороны проходила северная дорожная магистраль, а с четвертой – речка. Большую часть года она выглядела довольно живописно и только весной позволяла себе небольшое наводнение. Как будто молодой львенок, который