Механический духовник Президента. Юрий Молчан

или иронии:

      – Откуда у тебя протез и шрамы? Кто тебя так сильно бил? В тебе столько энергии, что аж из ушей выплескивается. Ты почти час любил меня с Алиной. Мы уже выжатые, как два лимона, а у тебя вон ни в одном глазу, как будто ты готов кувыркаться до утра. – Она улыбнулась. – Не будь я такая ревнивая, я бы привезла после ресторана еще подруг. Чисто эксперимент на тебе поставить.

      Настасья продолжала смотреть, как будто взгляд тянет к этому суровому бородачу неким магнитом. Мелькнула мысль, что вот сейчас, пока голый, он вполне сошел бы за деревенского мужика из прошлых столетий, который пьет самогон, прыгает зимой в прорубь и может согнуть в ладони подкову.

      – Не забивай голову, – посоветовал Григорий, затягиваясь и вновь выпуская клуб дыма, который на миг скрыл лицо Настасьи. – Ни мне, ни себе.

      – Поговаривают, что тебя зовут «Механический духовник», – сказала она негромко. – И что наш президент обсуждает с тобой не только Библию и свое здоровье. А еще и государственные вопросы. Слушай, а правда, что он смертельно болен?

      От взгляда, которым одарил ее Растахов, Настасья вздрогнула. Если до этого в глазах плясали озорные черти – даже чёртики, то теперь оттуда словно взглянул зверобог, которым в древности резали в жертву людей.

      – Президент здоров, – произнес он медленно. – Я действительно его духовник, пусть и частично механический. Остальное тебе лучше не знать. Ты поняла?

      – Поняла, конечно, – сказала Настасья торопливо и примирительно улыбнулась. – Секреты есть у каждого. Может, когда-нибудь сам расскажешь, если захочешь. Времени у нас много, ведь так?

      В ее голосе прозвучала надежда.

      – Никогда больше не заводи этот разговор, – повторил Григорий с нажимом, словно бы сдерживая рвущуюся ярость.

      Резко встав с шезлонга, он направился в дом.

      ***

      Воспоминания об этих, казалось бы, совсем еще недавних событиях всегда возвращались с болью, обидой – на тех людей и самого себя. После них всегда начиналась мигрень.

      Организм словно напоминал Растахову об истоках его теперешнего положения в обществе, как бы иллюстрируя расхожую истину, что без боли и падения в самые глубокие ямы не бывает взлетов в горние выси.

      Григорию вспомнилось, каким он был несколько лет назад, пока все эти искусственные части не были встроены в его могучее, здоровое тело. Вспомнилась сауна, где был с другими жителями небольшой деревеньки, когда из него сумбурным потоком хлынула проповедь.