увидела выходящую из подъезда сестру. Держа дочку за руку, она вела ее привычным маршрутом в садик, а Милана, затаив дыхание, смотрела им вслед. Ирка, похоже, ее не заметила, полностью сосредоточившись на разговоре с Анечкой. Что-то эмоционально ей рассказывала, сопровождая слова смешными жестами, а девочка озорно смеялась, останавливалась, терлась носиком о ее куртку и руки… У Миланы немного отлегло от сердца. Ну вот, Ирка уже и думать забыла о вчерашнем разговоре и о своих необдуманных словах! Зря только переколотилась и придумала себе бог весть что… У них все в порядке.
Не стала прерывать их разговор. Терпеливо дождалась, пока Ирка помашет дочери рукой на прощание, а Аня со счастливой улыбкой скроется за дверью детского сада. Когда вышла сестре навстречу, та слегка оторопела, но потом тряхнула копной густых волос и приветливо раскинула руки.
– Милка, дорогая, ты что здесь делаешь?
– Хотела извиниться за вчерашнее, – пробормотала, напрочь забыв все заготовленные слова. – Ушла, сорвала наши планы…
– Ой, да брось! – рассмеялась она. – Я уже и забыла. Слушай, я бы пригласила тебя на кофеек, но тороплюсь. Надо кое-какие бумаги подписать, – понизила голос, замялась, но продолжила: – вроде договорилась, чтоб Аню через недельку забрали.
Господи, как просто она об этом говорит! Как о чем-то обыденном! Милану пронзила дрожь. Каждый нерв зазвенел, натянулся до болезненного предела. Она закрыла глаза, стараясь унять бешеное сердцебиение, чтобы силы найти для ответа, чтобы голос появился, чтобы слезы проглотить. Наконец выдавила:
– Ты не передумала?
Сестра носком туфли провела по плитке полосу. Нервно, даже раздраженно.
– Нет.
– И на сколько ты собираешься ее там оставить? Может, лучше к отцу ее отвезешь? Или… ко мне?
Отец вряд ли согласится взять опеку над внучкой. Его-то и по большим праздникам у них не бывает, постоянно по заграницам ездит со второй женой, привык жить для себя, смысла нет к нему обращаться. А вот она, Милана, Анечку взяла бы к себе. Даже если Кирилл будет против, все равно не бросит!
Но Ирка только поморщилась:
– Ты не поняла. Она – обуза. Для всех. Я уже приняла решение, не пытайся меня переубедить!
Ее голос оставался холодным. Не было в нем горя, не было жалости к ребенку, слез и сожаления. Милана все смотрела на нее и ждала, пока она заплачет – тут-то она и сможет ее переубедить! Но нет, ее лицо по-прежнему выражало только одну эмоцию – раздражение. Она демонстративно смотрела на наручные часы, отчетливо давая понять, что этот разговор ей неинтересен.
– Как же так?! Я не могу в это поверить, Ир! – Милана схватилась за голову. – Ладно бы чужой ребенок, но свой…
Слезы рвались наружу, самообладание трещало по швам, в горле ком застрял, мешая говорить. Но она должна. Должна сказать, убедить, отговорить! Сделать все, что в ее силах.
– Я устала повторять, что у меня к ней нет никаких чувств! Ею в основном занимался Коля, а я так, по