этой уникальной и гостеприимной семьи. Хоть сама барыня никогда не отличалась хлебосольством, отныне это стало входить и в её привычки. Слушая рассказы соседок про житьё бытьё коммунальное, Ирис впадала в оторопь. Вечные конфликты, делёжка конфорок на печке, воровство еды, дров и прочей утвари. Тырили друг у друга даже воду принесённую с колодца, находившегося во дворе дома в двух шагах ходьбы. Казалось бы, рукой же подать, сходи да набери воды. Пьяные дебоши, драки и истерики, поножовщина, партийные сборища и политпросвещения. А странная месть, случавшаяся чаще всего прочего, она больше всего возмущала и будоражила кровь Ирис. Время голодное, тяжёлое, но умудрялись даже испортить друг другу еду. Каким образом, спросите вы? Вероятно догадываетесь, это ведь классика жанра в коммуналках.
– Что за люди такие? – не уставала повторять Ирис, – злые как псы.
Соседки приходили время от времени к Ирис за советом. Как бы поизощрённей досадить квартирантам? Какую порчу наслать, да как сглазить.
– Я такими тайнами не обладаю, – говорила в этих случаях Ирис.
Ирис не была конфликтным человеком, но постоять за себя очень даже могла. Она словно кошка, обходила лужи и опасности, но в случае нападения на свою персону из вне, могла стать и хищным зверем, от которого иначе как бегством не спастись. Ирис предпочитала худой мир, хорошей войне.
Давно оставив надежду на встречу с сыном, она чувствовала материнским сердцем неотвратимую беду. Но её мальчик давно вырос и дорога по которой он решил брести, это лишь его выбор. Господь подарил Ирис новую семью, в которой её почитали и любили. Малыши просто души не чаяли в бабушке.
– Какое же счастье, что у меня есть семья, что я нужна ей, – время от времени проговаривала вслух свои мысли Ирис.
Подходил к завершению Рождественский пост и Златка попросила бабушку Ирис, сходить к старенькому батюшке, бывшему нынче в опале. Церкви были закрыты, а то и вовсе разрушены, народ принудительно превращали в атеистов. Пожалуй только цыгане в то время оставались верны церкви. Не смотря на свои огрехи перед Господом, они не убивали людей и Веру, не оскверняли святынь… Было дело тащили иконы с храма, ну так что с них взять?
О всемогущий Господь!
Да прости ты душу мою грешную,
Что молюсь тебе лишь поспешно я.
Знай, что в сердце моём мятежном,
Вера крепкая и безбрежная.
Дивлюсь я на церкву, да думу гадаю,
Куда смотрит Боже, ведь Храм погибает.
Не каждый в том Храме молитву читает,
Порою слова для Мольбы, он не знает.
Дивлюсь не смирившись, на синее небо,
Ведь как у язычников – в церкви, есть треба.
Что требует люд у тебя на потребу?
Господь мой, ведь дал же ты меру им хлеба.
Как требовать можно, попутал лукавый?
Зачем наделил ты попов неким правом?
Позволил на мощи – святыни дербанить,
Продажа Святынь твоё сердце не ранит?
Прощаешь