их работорговцам, но, поддавшись искушению, убил. Теперь он ничего не получит – это косяк. Придется как-то объясняться с командой, хотя, когда он вел герцогскую чету в «пыточную», никто не сказал ему ни слова. «Они просто побоялись вставать между нами» – догадался он. «Так, скажем им, что это мера запугивания, – какой бред – понимает он. – Плевать, я их капитан, – «но не бог» – вмешался рассудок. – Капитан на корабле – второй после бога, – не отступал Роджер. – «Но капитан смертен в отличие от бога, не зарывайся. Правильно тебе говорит эта девочка». – Наставляло мудрое чутье вторе с разумом.»
«Ах девочка… – Из-за нее он назначил за гроссов такую огромную сумму – «Она не виновата» – Нельзя разговаривать самому с собой, тем более, нельзя с собой не соглашаться». И зачем он пообещал ей, что отпустит ее, даже если за нее не заплатят? Даже пообещал, что не посягнет… Он пообещал ей слишком много всего, а ведь она просто мило поболтала с ним… Мягкотелый тюфяк.
И ему стало так досадно. Столько злости зашевелилось в душе. Теперь вместо теплой симпатии он испытывал к ней едва ли не обиду. Он не понимал, что все это означает, да и не хотел разбираться.
Дверь широко распахнулась. Это он. Еще один странный визит к ней? Как бы он ни стал последним для принимающей стороны… Чертов пират. Он самодур, и, кажется, сейчас он докажет ей это. Ему нельзя было верить – она и не верила. Не зря, но ее это не спасет. Вот он стоит в проеме. Он сильный и он здесь почти бог, в то время как она – всего лишь женщина в этом царстве мужчин, всего лишь пленница, его собственность. Он убил герцога и герцогиню, что помешает ему убить и ее? Или кто? Ничто и никто.
Он вошел в «гостевую», Лилит лежала в гамаке, не смея шевельнуться. Подошел. Дыхание замерло на губах. Так близко. Так пристально смотрит на нее, будто видит не лицо, а душу. Дрожь гладит ее руки и плечи, шею, спину, сжимает ноги. Он сминает ее защиту. Он давит на нее собой, своей силой, почти могуществом. Хочется сбежать отсюда, здесь так тесно. Она мечтает превратиться в порыв ветра, чтобы он не смог остановить ее, запереть здесь. Сминает ее, сдавливает, сжимает.
Такая маленькая, беззащитная. Едва дышит от страха – это подзадоривает. Откуда эта низменная страсть к уничтожению слабых? Или это закон природы – слабым нет места в мире. Но она не слабая – она не боится: она растеряна…
Его горячее прикосновение – он легко, будто опасаясь нападения в ответ, дотронулся до ее щеки. Лилит густо покраснела. Роджер улыбнулся. Вся злость и обида испарились – это очаровательное детское смущение ее ужасно красило. Сейчас он назвал бы ее самой красивой женщиной, какую только встречал, только вот ему даже в голову не пришло сравнивать ее с другими. Он шумно сглотнул.
Еще никогда, даже во время своего дебюта в высшем свете, она не чувствовала к себе такого пристального внимания. Роджер молчал – ее это смущало, она краснела еще гуще, хотя, казалось, куда уж больше? Она не смела посмотреть на него, дышала-то с трудом! Дрожь отступила, оставив после себя мерзкий холод. Пленница была готова молиться, лишь бы он перестал, лишь бы отошел