и вести распространяются быстро, так что о судьбе других подобных деревень тут уже все узнавали. Те, кто хотел и мог, давно уже ушли в лес; кто не смог – уповали либо на милость Божью, либо на всемогущее «авось», памятуя, что «дома и стены помогают»…
Перед толпой, окружённой автоматчиками, появился немецкий офицер. Он повелительно поднял руку, и люди затихли; резкие голоса солдат в отдалении, чьи-то редкие всхлипывания только подчёркивали гнетущую тишину, которая в любую секунду могла разорваться выстрелами.
– Вы все – партизаны! Вы – бандиты! Если вы сами не партизаны, то вы помогаете партизанам! – заговорил офицер на довольно чистом русском языке. – А значит, всё равно вы – бандиты и должны быть за это наказаны! Так?
Риторический вопрос подчёркивал неумолимую логику германского офицера, «сверхчеловека». Хотя, возможно, глядя на жалких перепуганных детей и стариков, плачущих женщин, немец в первую очередь убеждал себя самого, что это – враги, с которыми следует поступать в соответствии с жестокими законами военного времени, что жалеть их нельзя.
Минутная пауза должна была оборваться вынесением «приговора», неизбежного за риторическим вопросом, на который никто не мог или не смел ответить, а тем более – возразить. Но тут, поспешно раздвинув замерших односельчан, из толпы вышел невысокий плотный мужчина шестидесяти с лишним лет – Николай Николаевич Ботян и, остановившись в нескольких шагах от начальника карателей, обратился к нему на прекрасном немецком языке:
– Herr Offizier![6] Я жил в Германии, я хорошо знаю немцев, я очень уважаю вашу прекрасную страну и её замечательную культуру! Я никогда не думал, что вот так оно всё получится. Вы видите, господин офицер, что сейчас, когда вы пришли к нам и наставили на нас свои автоматы, – мы вам безропотно подчиняемся, мы не можем поступить по-другому! Но, господин офицер, подумайте, когда вот так же ночью из леса приходят… – Ботян запнулся, подбирая слова. – Приходят те самые люди… и у них тоже есть автоматы и винтовки, то тогда мы точно так же подчиняемся им. И они сами забирают у нас всё то, что мы не смогли, не успели спрятать. А что можно сделать против вооружённых людей, господин офицер?! Мы простые люди, мы не солдаты, мы не бандиты, война для нас – большое несчастье! Поверьте! Чем мы виноваты, если наши дома стоят у самого леса? Ведь так их поставили ещё наши прадеды. Мы здесь живём, потому что больше нам жить негде! Так что же нам делать, чтобы ни те, которые приходят из леса, ни вы нас не убили?! Мы можем только подчиняться и молиться!
Немец внимательно, не перебивая, слушал этот взволнованный, несколько сбивчивый, но убедительный монолог, смотрел на человека, внешне никак не походившего на «народного мстителя», пособника бандитов. Это был самый обыкновенный белорусский крестьянин, но он так хорошо говорил на немецком языке! И ведь действительно были, наверное, в душе офицера какие-то сомнения, потому что терпеливо дождавшись, пока Ботян замолчал, он, ни слова не сказав