Блаженнейшему Афанасию: «Я с своей стороны усердием к Святому Гробу постараюсь быть достойным, сколько мне сие позволят мои слабые силы, того Животворящего Креста, коим Вы, Милостивый Архипастырь, благословили меня».
Не менее выразительно ответное письмо на полученную из Иерусалима грамоту о признании Андрея Николаевича «Рыцарем Святой Земли»:
«Блаженнейший и божественнейший Патриарх!
Новою благочестивою радостию исполнило меня новое изъявление пастырской любви Вашей к моему недостоинству запечатленное соборною грамотою на звание Рыцаря Святой Земли. – Как рыцарь, посвященный Вами, обещаю и впредь защищать по мере слабых сил моих права Всесвятого Гроба и той земли, заступником коей Вы меня называете; как нареченный Вами епитроп, буду я стараться соблюдать все на пользу Иерусалимской Святой Церкви; как сын же повергаюсь, с чувствами глубочайшей признательности, к отеческим стопам Вашим и молю о испрошении мне свыше довольно силы духовной для исполнения сих священных обязанностей, дабы я не был для Иерусалима токмо медью звенящею и кимвалом бряцающим, по выражению Апостола».
А патриарх Афанасий, со своей стороны, обращался к нему в своих письмах: «Сиятельнейший Господин Андрей Муравьев, усерднейший ревнитель и Епитроп Гроба Господня и возлюбленнейшее Нашей Мерности во Христе чадо!» или «Сиятельнейший и благочестивейший ревнитель Пресвятого Гроба и Рыцарь Святой Земли, Господин Андрей Муравьев!»
Вот так его восприняли на Востоке. Иерусалим не входил в то время в круг приоритетных направлений русской внешней политики. Между тем к Муравьеву начинает идти от патриархов и крупнейших церковных деятелей корреспонденция разного рода: личная – поздравления с большими праздниками и с днем ангела как повод напомнить о себе, и не совсем личная – это когда просят ускорить, посодействовать, использовать в Петербурге возможные рычаги воздействия.
И когда оказывается, что в ряде случаев Андрею Николаевичу – за счет его связей, энергии, амбициозности – удается удовлетворить просьбы восточных иерархов и добиться результата, иерусалимская сторона убеждается, что Муравьев действительно полезен. В высших кругах восточного духовенства – в сообщающихся сосудах православных патриархатов – формируется мнение и со временем становится всеобщим (его разделяет и Вселенский Патриарх, и Иерусалимский, и Антиохийский), что у них есть свой представитель в Петербурге, через которого можно что-то кому-то сказать, что-то кому-то передать, что-то у кого-то исходатайствовать. Положение Муравьева укрепляется возведением в эпитропы (почетные представители) Восточных Патриархатов. «Звание» ни к чему не обязывает, оно неформально, оно нигде не прописано – ни в канцелярии Вселенского Патриарха, ни в канцелярии Иерусалимской Патриархии, об этом не оповещен Святейший Синод в России, об этом не оповещен митрополит Филарет, – но незаметно, исподволь, новое положение Муравьева всем становится