Тем более, что и многие находки антропологов упрямо свидетельствуют в защиту существование золотого века. Так или иначе, сама по себе иерархия не повод, чтобы ломать нашу концепцию, разбирать коллектив на индивидов и рассматривать их по отдельности. Как раз напротив. Во всяком организме есть разные части – и чтобы он стал единым целым, каждая должна занимать отведенное место. Для концепции важно, что с моральной точки зрения, т.е. точки зрения межколлективной, все одинаковы – альтруисты до мозга костей.
– Насильственная "мораль"
С тех самых пор, еще до зарождения настоящей морали, все первые, самые основные моральные категории оказываются связаны с коллективом, с отношениями между людьми, а не, скажем, с полным брюхом или ясной погодой. Да друзья, не все что приятно или полезно – истинное добро, даже если мы походя именуем сытость и комфорт добром и благом. Напротив, истинное добро иногда требует крайне неприятных жертв. Оно оказывается чем-то абсолютно чужеродным биологическому организму – оно требует задуматься о вечности. Коллектив, в отличие от индивида, потенциально не умирает и, более того, именно это его свойство напрямую связано с добром, напрямую требует принесения жертвы. Умирая во имя коллектива, человек как бы обретает в нем бессмертие, что и есть добро. Мораль, стало быть, можно в какой-то мере рассматривать как механизм по превращению индивидуальной смерти в коллективную жизнь. Хотя механизм, прямо скажем, несовершенный.
Однако почему первобытная "мораль" в кавычках? Она что – ненастоящая? Разве умереть во благо родных – не морально? Почти. Пока люди не свободны, ни альтруизм, ни эгоизм – вовсе не то, что мы имеем в виду под этими словами сейчас. Это лишь их жалкое принудительное подобие. Коллективная мораль, в общем, всегда принудительна. Умереть может и добро – но другого выхода все одно нет! И не будь подобного принуждения – что бы осталось от этих коллективистов? Но, однако, от этого "мораль" не была все же в каком-то смысле менее моральной – а именно в том, что она прямо противостояла эгоистичным инстинктам.
Коллективный моральный субьект испытывал два вида принуждения – внешнее и внутреннее. Внешнее просто и понятно – злой враг был силой, с которой надо бороться, и коллективное "я" не испытывало по этому поводу никаких сомнений. Внутреннее насилие во имя добра было не столь понятно. С одной стороны внешнее давление вызывало необходимость сплоченности – внутреннее насилие как бы следовало из внешнего. С другой стороны оно шло изнутри, от своих сородичей, которые полностью отождествлялись с собой – ведь взаимное насилие не имеет одного, определенного источника. А значит можно сказать, что насилие внутри коллектива было не только необходимым, но и желанным, насколько вообще может быть желанным насилие к самому себе – это было общее насилие во имя общей цели, во имя самого себя. Поэтому оно и было "желанным" – все, что идет изнутри организма желательно, даже если вызвано неясной внутренней необходимостью. В человеке-коллективе таким образом