горы, в туберкулезную лечебницу. Он оставляет ее напоследок, потому что, по его словам, там сейчас все выздоравливают. Больные собрались в одной палате, сидят на кроватях и смотрят футбол по телевизору, не обращая внимания на помехи на экране.
– Видали таких буржуев! Телевизор они смотрят! – радуется Фармер.
Больные смеются. Молодой человек парирует:
– Нет, Докте Поль, не буржуи. Если б мы были буржуями, у нас была бы антенна.
– Это поднимает мне настроение, – признается Фармер, когда мы выходим. – Не все так уж плохо. На семидесяти одном фронте мы проигрываем, но на одном или двух – побеждаем.
Мы идем вниз, выходим из ворот, переходим Шоссе № 3 и подходим к его дому.
Ночь на Центральном плато, в основном неэлектрифицированном, беспредельна. Орут петухи (они здесь все время орут), под теплым ветром листья шелестят на деревьях вокруг маленького патио, освещаемого от батареи. Чувствуешь себя, как на море в каюте яхты. Уютный уголок, здесь Фармер сейчас будет работать над своими докладами и заявками на гранты. Помогает ему специально для этого присланный из Бостона молодой пвизовец, выражаясь языком Фармера, то есть член организации “Партнеры во имя здоровья”.
Фармер держит на коленях огромную стопку медицинских исследований. Через какое-то время он откладывает их в сторону:
– Неохота мне, ребята.
И ведет меня осматривать его владения. Понятное дело, уважающий себя гость не посмеет отказаться.
– Вот это называется маниакальное садоводство, – говорит он и сообщает мне названия деревьев, цветов и кустарников, посаженных им здесь за все эти годы.
Я насчитываю около сорока разных видов. Под конец в слабом свете, падающем из патио, он рассматривает молодой папоротник, только что пробившийся из земли.
– Сильный, счастливый и здоровый. Такими должны становиться наши пациенты.
Слово “пациенты” звучит как гонг. Фармер возвращается корпеть над грудой клинических исследований. Через несколько минут Ти Жан, мастер на все руки, руководящий всякими ремонтными работами в “Занми Ласанте”, появляется из темноты и забирает Фармера обратно, на другую сторону Шоссе № 3.
В больнице на кровати у двери лежит и стонет девочка тринадцати лет, которую только что привезла ослиная “скорая помощь”. Два молодых местных врача, один пока еще интерн, стоят у постели, глаза опущены, губы поджаты. Фармер по-гаитянски хлопает кулаком о ладонь, приговаривая:
– Doktè-m-yo, doktè-m-yo, sa k’ap pase-n? (“Доктора, доктора, что с вами творится?)
Голос его звучит не сердито, скорее умоляюще, когда он внушает им: нельзя давать антибиотики больному менингитом, пока не сделаете пункцию спинного мозга и не узнаете, какого происхождения этот менингит и какое нужно лекарство.
Затем он делает пункцию сам, а молодые врачи держат девочку и наблюдают за его работой.
– Я очень хорошо делаю пункцию, – говорит он мне. По-видимому, так оно и есть, к тому же он левша, а левши, как мне кажется, за работой