навалились на нее тяжким грузом.
7
Маркета все больше мрачнела, и лицо Карела исказилось гневом. Еву охватила паника. Она чувствовала себя ответственной за их супружеское счастье и потому старалась чрезмерной разговорчивостью рассеять сгустившиеся в комнате тучи.
Но это было свыше ее сил. Карел, раздраженный столь очевидной на сей раз несправедливостью, упорно молчал. Маркета, чувствуя себя не способной ни совладать со своей горечью, ни вынести гнева мужа, удалилась в кухню.
Ева тем временем пыталась убедить Карела не портить вечер, о котором они так долго мечтали. Но Карел был неумолим: «Однажды наступает минута, когда уже невозможно выдержать. Я устал! Меня все время в чем-то обвиняют. Мне надоело чувствовать себя все время виноватым! Из-за такой ерунды! Из-за такой ерунды! Нет, нет. Я не могу ее видеть. С меня довольно!» Он продолжал твердить одно и то же, и умоляющие уговоры Евы даже не хотел слушать.
В конце концов она оставила его одного и пошла к Маркете, которая, притаившись в кухне, понимала: случилось то, что не должно было случиться. Ева пыталась доказать ей, что этот телефонный звонок отнюдь не оправдывает ее подозрения. Маркета, в глубине души сознавая, что на этот раз она не права, отвечала: «А если я уже не могу больше. Все время одно и то же. Год за годом, месяц за месяцем, все время одни женщины и одно вранье. Я уже устала. Устала. С меня довольно!»
Ева поняла, что ни с одним из супругов ей не договориться. И она решила, что тот туманный замысел, с которым она сюда приехала и в порядочности которого поначалу сомневалась, был правилен. Если она призвана помочь им, то не должна бояться действовать по своему усмотрению. Эти двое любят друг друга, но нуждаются в том, чтобы кто-то снял с них бремя, которое они несут. Чтобы освободил их. Поэтому план, с которым она сюда приехала, касался не только ее собственных интересов (да, несомненно, прежде всего он касался ее интересов, и именно это отчасти мучило ее, ибо в отношении своих друзей она никогда не хотела быть эгоисткой), но и интересов Маркеты и Карела.
– Что мне делать? – спросила Маркета.
– Ступай к нему. Скажи, что не сердишься.
– Но я не могу его видеть. С меня довольно!
– Тогда опусти глаза. Это будет еще трогательнее.
8
Вечер спасен. Маркета торжественно достает бутылку и подает ее Карелу, чтобы он откупорил ее величественным жестом стартера, открывающего на Олимпиаде заключительный забег. Вино струится в три бокала, и Ева виляющей походкой идет к проигрывателю, выбирает пластинку и затем, уже под звуки музыки (на сей раз это не Бах, а Дюк Эллингтон) продолжает кружить по комнате.
– Как по-твоему, мама уже спит? – спрашивает Маркета.
– Пожалуй, было бы разумнее пожелать ей покойной ночи, – советует Карел.
– Если пойти пожелать ей покойной ночи, она снова разговорится, и еще один час насмарку. Ты же знаешь, Еве очень рано вставать.
Маркета считает, что сегодня они и так