книгу судьбы заглянуть. Озар-рение само приходит.
– Да? А у дядьки Ешэ, помнится, была ворона, которая по запросу поворожить могла.
– Ага. И знаешь, как мы её звали?
– Как?
– Вр-ракунья. Это от «вещунья» и «вр-раки». Ну, в общем, ты понял.
– Жаль, – Кощеевич разочарованно вздохнул, и воронёнок глянул на него сочувственно.
– Хочешь не пр-редсказание, а др-ружеский совет?
– Ну, давай.
– Ты в последнее вр-ремя везде видишь вр-рагов. Даже там, где их нет. Пр-рямо как твой отец. Попей р-ромашки. Она р-расслабляет.
Тут уже Лис не удержался. Стянул с ноги сапог и запустил в пернатого негодяя.
– Никогда! Слышишь? Никогда не говори, что я похож на отца!
Вертопляс, конечно, увернулся и с воплем «кар-раул!» вылетел в окно. Лис затворил ставни, и в комнате сразу воцарился полумрак.
Может, хоть теперь получится поспать?
Он смежил веки, но сон не шёл. В голове всё крутились тревожные мысли. Княжич натягивал одеяло на уши, пробовал считать овец, но воображаемые овцы так и норовили превратиться в ненавистных горынычей. И Лис содрогался. Все чешуйчатые-ползучие гады вызывали у него оторопь. Он сам знал, что это очень глупо – Кощеев сын, который боится змей, но при этом носит на плече отцов знак в виде двух переплетённых гадюк. Сама по себе метка достаточно удобная. С её помощью, например, можно без труда ориентироваться в пещерах под замком. А ещё ни один злыдень без почтения не подойдёт, ни один упырь – даже дикий – случайно не цапнет. Но почему нельзя было нарисовать, например, лисичку? Да хоть зайчика – и то было бы приятней…
Он вертелся ужом, сбил простыни, уронил подушку. Без одеяла было холодно, с одеялом – жарко. Наконец Лис отчаялся. Сел рывком на постели и с тоской молвил, глядя в потолок:
– Рена, ты же здесь? Давай поболтаем?
Смерть явилась в тот же миг. Просто возникла, сидя на кровати и болтая ногами:
– Отчего же не поболтать. Не спится, дружок?
– Угу, – он кивнул. – Надоело всё – хуже горькой редьки. Мне кажется, если бы я даже придумал заклятие, которое разделило бы меня на много маленьких Кощеевичей, они бы и то не справились.
– Ещё бы и передрались, кому страной править. И всё равно не стали бы друг другу доверять, – усмехнулась Смерть.
– Хочешь сказать, я сам себе не верю?
– Уж со мной-то можешь не юлить, я тебя насквозь вижу. И, знаешь, очень тебе сочувствую.
И Лис поперхнулся уже придуманным колким ответом. А потом как-то отстранённо подумал, что прежний Лис – тот, который ещё не добился вечной жизни, – услышав такое, непременно бы нюни распустил. Сейчас он стал сильнее, бесстрастнее. И это хорошо: от чувств только лишние хлопоты. Как здорово, что бессмертие замораживает слишком ретивые сердца.
Нельзя сказать, что Кощеевич совсем ничего не чувствовал. Он мог бы запросто различить свои чувства: вот это – гнев, это – радость. Но их будто бы присыпало пылью. А со временем