и вот у ее ног этот талантливый юноша. Он гладил ее руки, шею, лицо, а потом, медленно обвив руками, прижался головой к ее груди.
Анджела была воспитана в строгих правилах добродетели, внушенных ей родителями, и во всем считалась с мнением своих родных. Но сейчас ей трудно было бороться. Сперва она позволила ему обнять себя, а потом покорилась и более интимным ласкам. Сопротивление казалось совершенно невозможным, так как он крепко прижимал ее к себе; она была вся во власти исходившей от него магнетической силы. Когда же наконец она почувствовала его руки на своем трепетном теле, она откинулась назад в порыве муки и наслаждения.
– Нет, нет, Юджин, не надо, – бормотала она. – Спаси меня от меня самой! Спаси меня, Юджин!
Он посмотрел на нее. Ее побледневшее лицо было искажено страданием и болезненной бледностью. Все ее тело безжизненно замерло в его объятиях. И только горячие влажные губы выдавали ее душевное смятение. Юджин не мог сразу совладать с собой. Прежде чем отпустить ее, он нервными пальцами художника провел по ее шее и груди.
Тогда Анджела, напрягая последние силы, высвободилась из его объятий и опустилась на колени; платье ее расстегнулось у выреза.
– Не надо, Юджин, – взмолилась она. – Не надо! Подумай об отце, о матери! Я всегда гордилась своей чистотой. Они верят мне. Умоляю тебя, Юджин!
Он гладил ее волосы и лицо и смотрел ей в глаза так, как, должно быть, смотрел Абеляр на Элоизу.
– О, я знаю, знаю! – вдруг воскликнула Анджела прерывающимся голосом. – Я нисколько не лучше всякой другой. Я так долго, так долго ждала! Но я не должна этого делать, Юджин. Не должна! Помоги мне, Юджин!
Юджин стал смутно догадываться: у этой девушки никогда не было возлюбленного. Чем это объяснить? – подумал он. Ведь она так хороша. Он встал, готовый уже схватить ее на руки и унести к себе в комнату, но остановился в раздумье. Как она трогательно беспомощна! Что ж, разве он так уж жесток? Неужели он не в состоянии проявить благородство? Ее отец и мать приняли его как родного… Перед глазами встали Джотем и миссис Блю, братья и сестры Анджелы, с обожанием смотревшие на сестру. Он не сводил с девушки глаз – слишком заманчива была добыча, – чувствуя, что теряет власть над собой. Все же он взял себя в руки.
– Встань, Анджела, – сказал он наконец с усилием, в упор глядя на девушку. – А теперь уходи, – продолжал он, когда она встала. – Уходи сейчас же, а то я не отвечаю за себя. Ты видишь, я стараюсь совладать с собой. Пожалуйста, уходи.
Она медлила и смотрела на него со страхом и сожалением.
– О, прости меня, Юджин!
– Ты меня прости, – сказал он. – Это я виноват. А теперь уходи, родная. Ты не знаешь, как это трудно, ты иди, чтоб мне не было так тяжело.
Она направилась к двери, а он тоскующим, горячим взглядом проводил ее до порога. Когда она тихо затворила за собою дверь, он прошел к себе в комнату и сел. Все его тело, казалось, было налито свинцом, он чувствовал себя совершенно разбитым. Ошеломленный,