времена, некогда простирались от Бристона до подножия Сизых холмов, с которых они и питались, поглощая воду осенних дождей. Но пришли люди и часть болот осушили, а другие высохли сами, лишившись хозяев. И огромная некогда топь распалась на куски, притихла.
– Может, все-таки…
Дуглас мясо и не жевал, медленно рассасывал с видом презадумчивым.
– Нет. Все сходится. Теперь понятно, почему не нашли ни людей, ни животных. Почему сама их смерть не потревожила струны мира.
Кайден сыто икнул и бросил на тарелку обглоданную кость. Облизал губы. Тронул языком выступающие клыки, которые бабушка некогда искренне надеялась подпилить. Благо она вовремя поняла, что ничего-то из этой затеи не выйдет.
– А вот если их тихонько притопили… – кивнул Дуглас.
– Если притопили, – Кайден потер руку о руку, теперь ему и здесь чудился гниловатый запах болота. – Хуже, если царица вызрела и расширяет улей.
Вот тут Дугласа передернуло. Он с упреком взглянул на подопечного и сказал:
– Не за столом же.
– Я поел. Но будь это улей, людей пропадало бы куда больше. Думаю, она готовится войти в силу, вот и делает запасы. И стало быть, люди еще живы…
И жизнь эта будет длиться годами.
Да, пожалуй, за столом о таком думать не следовало.
– Что живы – это хорошо, что болота – это плохо. На болотах мы их не найдем. Вода… – Дуглас подцепил очередной ломтик мяса. – Вода силу распыляет.
– На болотах и не надо. Они среди людей. Кто-то ведь договаривался с разбойниками. Кто-то принес им «голос Сирены». Кто-то научил, как остановить караван. И кто-то сдал же их лорду Тирби, зная, что дальше копать он не станет. Нет, она не так и юна, скорее наоборот. Она жила среди людей и умеет прятаться, притворяясь человеком.
Кайден задумался, прикусив щеку. Опомнился лишь от резкой боли, и рот наполнился кровью.
– Мы найдем эту тварь, а с ней и остальных. Надеюсь, успеем.
Иначе судьба их будет незавидна.
Катарине не спалось.
Постель вдруг сделалась неудобна, будто кто-то сыпанул в перину крошек и теперь Катарина чувствовала их. И как бы она ни легла, вскоре лежать становилось неприятно, а после и невыносимо. Ныли ноги. И руки.
И шея.
И спина, кажется, тоже. Но хуже всего, что Катарине хотелось спать. Она легла на спину, скрестила руки на груди и заставила себя лежать смирно, считая руны, только раз за разом сбивалась и злилась оттого еще сильнее.
– Я оттуда слышу, как ты сопишь, – Джио убрала стул от двери и уселась на него. В ночной короткой рубашке она походила на призрака. Весьма, следовало заметить, непристойного призрака, ибо пристойные не носят алых подвязок и рубашек, отделанных французским кружевом. – Не спится?
– Не спится, – Катарина вынуждена была признать очевидное. – А тебе?
– И мне, как видишь.
Джио натирала ногти замшевой тряпочкой.
– Нервы? – осведомилась она.
– Не знаю. Наверное… тетушка эта… мне кажется, она подозревает, что я – это…
– Не