что в тот момент Гамлет еще ничего не знает о том, что его отец был злодейски убит. А в переводе Пастернака эта же фраза начинается со слов «О, женщины…» и звучит она почти как приговор, адресованный всей прекрасной половине рода человеческого.
Не берусь предполагать, что побудило Бориса Леонидовича к такому ужесточению той, в общем-то довольно снисходительной, оценки поступка конкретной женщины, своей матери, что прозвучала в словах Гамлета. Примечательно, что в черновиках перевода пьесы у Пастернака приводится весь тот перечень вариантов словарных значений слова «frailty» на русском языке, что приведен мною выше. Трудно удержаться от предположения, что выбор слова «вероломство», резко отличного по смыслу от всех этих вариантов, не был совсем произвольным для поэта, а скорее случился как отражение мотивов чисто личного характера. Вряд ли можно сказать об этом в более определенном смысле – во всяком случае, я бы не хотел здесь этого делать. Но любой желающий может обратиться к автобиографической «Охранной грамоте», а также письмам Б. Л. и его родных, чтобы понять, с какими глубочайшими драматическими потрясениями поэт сталкивался в молодости, переживая перипетии своих любовных романов. В частности, именно об этом сказано в одном из замечательных стихотворений раннего Пастернака «Марбург».
Если же снова вернуться к словам Гамлета, то мне кажутся определенно более адекватными другие варианты их перевода, как например: «Бренность, ты // Зовешься: женщина!» (М. Лозинский,1933г) или «Слабость – имя // Твое, о женщина!» (Анна Радлова, 1937). Во всяком случае, с высоты своего жизненного опыта я могу определенно утверждать, что среди мужчин вероломство встречается не реже, чем среди женщин.
Темиртау – 5. Чего я там искал и что нашел?
Возвратимся снова к осени 1954 года, когда мне предстояло вернуться в Темиртау и как-то по-новому устраивать там свою жизнь. Служение «прекрасной даме» закончилось – и это означало, что оборвалась одна из главных нитей, связывающих меня с Москвой. Конечно, там жили мои родители, которые просто мечтали, чтобы я вернулся в столицу, но ни своей квартиры, ни работы там не было, и оставалась надежда только на аспирантуру. Однако же, если меня не оставили в аспирантуре сразу после окончания Университета, то где гарантия, что меня туда допустят теперь?
На самом деле, здесь было самое время остановиться и задуматься: а вообще-то «стоила ли игра свеч?» Ведь в Темиртау на заводе у меня были очевидные и очень неплохие возможности сделать карьеру, поднимаясь по обычной «служебной лестнице» – инженер/технолог цеха/начальник цеха и т. д. Со временем и квартиру бы дали от завода. Конечно, при этом надо было бы забыть про науку, но кто сказал, что наука – это самое интересное в жизни? Ведь химическое производство завода также открывало некоторые перспективы творчества, хотя бы по части улучшения технологии и организации производства, уже не говоря об очевидной полезности твоей практической