.

что требовалось, быстро срывал. И прятал.

      В молодые годы, когда без очков было уже совсем трудно, одна милая дама сшила мне особый кожаный футляр – я носил его на ремне, как кобуру, и вытаскивал очки только по необходимости.

      Как кольт.

      «Вокруг света»

      То паршиво, что долгое время я книги читал.

      Собственно, только этим я и занимался.

      Оглядываюсь на школьные годы – и вижу только: уходящие за облака башни из книг, между ними – книжные зубчатые стены; и в самой сердцевине – я, маленький такой очкарик. Лежу на животе, листаю, впиваюсь. Впитываю книжный неисчерпаемый нектар.

      А вокруг расстилались бескрайние, исполненные угрозами пространства.

      Некнижные.

      Даже часто – непечатные.

      Но на самом деле они-то меня и манили.

      Классе в шестом я раздобыл несколько чрезвычайно учёных книг: «Критику чистого разума» Канта, трактат о раннехристианских гностиках и ещё что-то. После уроков валился на диван, открывал том – и лежал.

      А когда кто-нибудь ко мне приближался, я гордо думал: «А я, между прочим, – Канта читаю».

      Что профессор Иммануил (не Эмм-, а именно Имм-, во как) Кант был одним из величайших философов, я тогда уже знал.

      Одно название чего стоило.

      Чистый разум – и тот ему не угодил.

      И был раскритикован.

      А тут, кругом, и нечистый-то редко попадается, думалось мне.

      Да и где же он вообще бродит – Разум?

      Где же вы, братья мои по Нему?

      Аууу…

      Себя я считал весьма разумным, помнится. Чисто разумным.

      Так бы и дал бы сейчас сам себе по очкастой роже.

      Обжиться в этом мире, на этой планете, мне помог не Кант. А – журнал «Вокруг света».

      Не помню, когда точно мне впервые попался номер этого журнала, но это была – роковая встреча.

      Внутри «Вокруг света» содержалось именно то, что нужно было мне. Лично мне.

      Как выяснилось.

      Кант годился, как оказалось, только для прикрытия.

      Настоящий Я – будущий, долгожданно взрослый? какой? – из «Вокруг света».

      Канта я, откладывая годами, хотел прочитать. Так и не осилил. До сих пор, почти до сорока лет, – наверно, безнадёжно.

      В «Вокруг света» я уже лет в десять вознамерился писать – сам. И чтобы про меня там писали.

      Каждый номер, каждый без исключения – это была дверь. Запертая; но – пока запертая.

      На каждой обложке были – пальмы, синие лагуны, бамбуковые мачты, огромные рыбы, раскалённые дюны, – это был солнечный, роскошно жаркий журнал. Когда речь шла там про Антарктиду, про леденящие метели, это было уютно, – как прохладная ночь после жаркого дня, а завтра снова – чудесная жизнетворная жара.

      Помнится, один номер выпадал из общего ряда, какой-то юбилейный: на обложке скучная серая картинка, привычная в то время настолько, что воспринималась как пустое место: здоровенный оскаленный Ленин указывает пальцем, за ним в порыве атаки – солдаты и матросы, со штыками, развеваются знамёна.