и неукротимость – редкое и неотразимое сочетание, как правило, бьющее любого мужчину наповал.
На другой фотографии она была в белых брюках и небольшом топике, открывавшем полоску кожу выше пояса, и смотрела куда-то вдаль моря. Фотография явно любительская, слабая, но поза девушки не натянутая, естественная, а на лице опять-таки никакого намека на улыбку. Увы, она не выполнила условий просмотра и не прислала фотокарточку в купальном костюме. Да и по физическим параметрам не подпадала под стандарты, определенные устроителями конкурса.
Сначала Корольков положил ее фотографии в ящик, где лежали сотни изображений других кандидаток, не прошедших отборочный тур. Но через пару дней ему вдруг захотелось снова взглянуть на нее. Он вытащил фотоснимки и опять долго разглядывал незнакомку… Ах, эти глаза, глубокие озера, в которых не было дна! Потом усмехнулся: он может сделать так, что эта девочка из далекой провинции станет счастливой и известной. Удивительное и сладкое ощущение – чувствовать себя вершителем чьих-то судеб…
Другие члены жюри возражали, но он твердо настоял, чтобы данную девушку включили в число конкурсанток. И с нетерпением, удивлявшим его самого, стал ожидать ее приезда и появления на сцене.
…По всем признакам девушка должна была провалиться. Провинциализм сказывался во всем: в одежде, разговоре, походке, манере держаться. На предварительном просмотре она, сильно волнуясь, споткнулась и едва не упала. Держалась скованно, на вопросы отвечала плохо. Корольков, сидя в глубине зала и наблюдая за конкурсантками, был разочарован.
Вечером он поехал к знакомому фотографу Федору Гневатину, который был известен тем, что из всякого «лица» делал, как говорится, конфетку. Он мог «раскрыть» любого человека, к нему стояла очередь из фотомоделей и звезд эстрады и кино, а лучшие иллюстрированные журналы почитали за честь помещать выполненные им фотографии.
– Надо, чтобы ты из этой девушки сотворил нечто выдающееся, – сказал ему Корольков, протягивая фотографию.
Как настоящий специалист, знающий себе цену, Гневатин держался с достоинством. Он долго изучал снимок. Корольков видел по его лицу: стрела попала в цель. Художник оценил фактуру.
– Как скоро? – спросил Гневатин.
– Четыре дня срока, – пожал плечами Корольков.
– Я тебя умоляю, – присвистнул фотограф. – Ничего себе. Да ты с ума сошел. Знаешь, сколько у меня работы…
– Надо, Федя, надо.
Художник в задумчивости погладил себя по редким волосам, наморщил лоб, казавшийся широким из-за больших залысин, затем потрогал за усы, которые в сочетании с маленькими, чуть маслянистыми глазками делали его похожим на добродушного кота.
– Занятно, конечно, поработать с ней. Объект, похоже, неординарный. Хорошо, я возьмусь за нее. Только это тебе дорого обойдется.
– Договорились.
…Через