более. Селедка – вкусно, пока на столе не зарозовеет форель.
Габриэль нечаянно ворвалась в жизнь Толика. И, наверное, со временем он бы перестал о ней думать. Но девушка и в больницу заявилась, со своей корзиной фруктов, наговорила кучу всего, и ушла. Могла бы не приходить. За своего бывшего заступаться ведь не собиралась. Даже, скорее, наоборот, обрадовалась, что Толик от заявления в полицию отказываться не собирается. И снова – поцелуй! Мужики в палате обзавидовались, даже старичок. А запомнили бы Оксану?
В следующий раз Габриэль пришла, поигрывая каким-то новомодным массажером. Предлагала опробовать, но, рано ведь… Рано! Хотя с ней Толик не замечал, что болят ребра, забывал напрочь. И опробовал бы все, чего она захотела. Но вошедшая медсестра умела объяснять очень доходчиво, что можно, а что нельзя. Даже принцессам.
Габриэль стала приходить не реже, чем Оксана, интуитивно подгадывая дни, когда та не должна прийти. Зачем? Не спрашивать же. И так лестно думать, что Толик смог покорить эту мулатку. Ведь он не принц. Не мажор какой-нибудь. Обычный парень. У его матери – собачий питомник в пригороде. Да, весьма известный, элитный. Но там впахиваешь, как конюх на конюшне! И тем не менее…
И поцелуев стало больше. У Толика срывало голову от собственной дерзости! Пойти против всего: матери, своих принципов, своего скучного распланированного будущего. Погрузиться в полное безумие с головой. Чувствовать пряный аромат Габриэль и пьянеть.
А Пашка, словно чувствовал, что другу надо подставить плечо: приходил и зло рассказывал, что видел рядом с Оксаной того парня, Ярослава. И в душе бурлило праведное негодование: как она может, пока Толик в больнице! А что, собственно, Оксана делала?
Низко! Перекладывать с больной головы на здоровую. И еще пытаться самого себя оправдать: я ведь такой весь из себя правильный. Толика корежило не меньше, чем в первый день после драки, только теперь он сам себя пытался изувечить, обозвать посильнее, надавить на чувствительные точки, отомстить самому себе. За Оксану. За Габриэль. За маму.
Наутро у Толика жутко болела голова. Он даже отказался от больничного завтрака и огрызнулся на санитарку, заставившую его выйти из палаты, когда она принялась мыть полы. А потом раскаянно извинился и угостил ее ананасом, который принесла Габриэль.
Выписку обещали подготовить сразу после обеда. Парень сложил вещи – три полных спортивных сумки (когда накопилось-то!) – и сел на кровать, задумчиво пролистывая список номеров в телефоне. Оксане позвонить, чтобы извиниться, так смелости и не хватило. Да и после вчерашнего он сомневался, что она приедет.
У Габриэль была машина. Но просить приехать ее – тоже казалось неправильным. Это все бытовуха. Какое отношение к ней имеют принцессы? Оставался только Пашка. Кто же еще. Безлошадный, конечно. Но ведь и вещей не десять сумок.
Набрал его. Михеев не ответил, но перезвонил минут через двадцать, запыхавшийся и весь из себя деятельный.
– Привет, бро! – Толику. – Ковалев, ты совсем дебил? – кому-то в сторону. – Звонил? –