ть кое-что. Пожалуй, довольно-таки давно. Пожалуй, я даже слегка запаздывал с этим. Сильно запаздывал, пусть так. Но я понятия не имел, что в действительности от меня требовалось. Скорее, я понимал, что именно мне нужно было разрешить внутри себя через эти действия, но суть самих действий оставалась для меня совершенно недоступной.
Неожиданно появившийся в моей голове вопрос был будто чьим-то риторическим вступлением перед тем, как прозвучал бы сам ответ. Это была новая для меня вспышка осознания; ощущение, которое я пытался поймать за хвост и вытащить через него, – что же именно я не мог понять долгое время. Ощущение мелькнуло мгновенно, там, в коридоре, но, вопреки моим ожиданиям, никаких ответов в нем я не нашел. И лишь с сожалением наблюдал, как стремительно таял его след. Это было не просто обидно: это было так, будто при прослушивании напряженного музыкального произведения тебя лишили звуков последнего аккорда, поселив в сознании глубокое чувство неразрешенности.
Произошедшее заставило меня вернуться в комнату и временно отложить выход.
А потом все пошло наперекосяк…
Мужчина замолчал, продолжая пристально вглядываться в зеркало, которому секунду назад вслух пересказывал свои воспоминания.
Общение с зеркалом однозначно не входило в привычку этого вполне здравомыслящего взрослого человека. Но изредка в разумных количествах он вынужден был использовать свое отражение в роли комфортного собеседника, пусть специфического, но обладающего ценными преимуществами.
В жизни этого человека существовал ряд тем, для обсуждения которых он в большинстве случаев не находил собеседников более вдумчивых и понимающих. По необъяснимым причинам в его окружении предпочтение отдавалось вопросам совсем другого толка, а некоторые явления и вовсе не имели каких-либо четких следов в известных культурах.
Ему, к примеру, совершенно не с кем было обсудить ощущение, что многие вещи вокруг он понимает лучше, поскольку ему доступен некий альтернативный уровень взаимодействия с ними. Уровень, который едва поддается его же собственному пониманию и управлению. Среди его знакомых не было людей, с кем можно было бы свободно поговорить о содержании отдельных реплик и целых высказываний, которые Альберт мог слышать между реальностью и сном, удерживая себя в этом состоянии достаточно долгое время. Ему некого было спросить, почему его время уходит не так, как время других людей. Откуда в нем неутолимая жажда заполнить свою жизнь до последней секунды. И почему, после того как он наполнил эту жизнь обыденными, желанными и даже труднодостижимыми для многих составляющими, его болезненно ими же и вытошнило. И потому человек, о котором идет речь, предпочитал обсуждать подобные вопросы с зеркалом. Да и то крайне редко.
Часть Первая. В меру смешная
Кто этот странный человек, разговаривающий с зеркалом?
Альберт
Человека, беседующего со своим отражением в зеркале, звали Альберт. И те незаурядные события, что ожидали его в скором будущем, требуют предыстории.
На момент начала повествования Альберт находился в том возрасте, когда безудержная погоня за амбициями сменяется менее торопливыми пробежками между приоритетами, но приоритеты все еще далеки от истинных ценностей. Даже в общепринятом их понимании.
Жизнь Альберта протекала в социуме, где ему, как новому посвященному, с самого начала был предоставлен набор установленных в этом социуме правил восприятия окружающего мира. Преподнесенная Альберту доктрина мира была исключительно проста и понятна. Ему рассказали, что во всем есть два крайних полюса – хорошее и плохое, прошлое и будущее, близкое и далекое, красивое и уродливое, и т. д.; и попросили его ни при каких обстоятельствах не выходить за их пределы. Зато все, что располагалось между полюсами, было в его полном распоряжении. Альберту объяснили, к чему нужно стремиться, а чего стоит избегать, что существует, а чего не бывает, как правильно, и как неправильно, чем постарались исключить любые неожиданные повороты в его мышлении.
Сам Альберт интуитивно чувствовал непростительную ограниченность столь линейной концепции мировосприятия, отчего относился к ней с долей скептицизма. Однако, будучи человеком гибким, с легкостью использовал ее в качестве основополагающей при взаимодействии внутри подчиненного ей социума.
Взаимодействием этим он был занят почти все свое время, свободное ото сна, отдавая предпочтение целям, продиктованным самой же концепцией. В результате такого выбора эта сомнительная, но распространенная версия мировосприятия довольно быстро заняла практически все мышление Альберта, вытеснив интуицию на задворки. Жизнь же его при этом постепенно превратилась в неконтролируемую помойку из всякого рода требухи, составляющей обязательные части общепринятого образа успешного человека.
К известному возрасту Альберт почти всецело являлся:
– внешним видом Альберта,
– должностью и работой Альберта,
– машиной Альберта,
– личной жизнью Альберта,
– квартирой Альберта